Путь войны - [57]

- Понятно, - кивнул Шафран. – Бывает. Моряки все в душе немного суеверны, а мы, с Глубины, в особенности.

- Не верите в технику? – уточнил Егор.

- Техника… - снова усмехнулся Аркадий. – Мы очень верим в технику. Но… Я видел, как человек остался в живых после того, как в одном отсеке с ним взорвался кислородный баллон. Я знал пловца, который нырнул на полсотни саженей без всяких аппаратов и сам вернулся обратно. Говорил с парнями с первого атомохода, у которых потек теплоноситель прямо под полюсом. Мы ушли на подлодке с «Экстаза», откуда уйти было невозможно. Но я видел и как люди гибли целыми командами, там, где ничего плохого случиться просто не могло. Как на «Спруте» или «Купце». Каждый, кто уходит в Море, знает, что его судьба зависит не только от техники и собственных сил… Называйте это случайностями или как угодно, но… да, мы верим в то, что там, - Шафран указал в сторону, за борт. - Есть нечто такое, что нельзя потрогать и измерить, но нужно уважать.

- А что за веревочка, которую командир должен повязать на лодку? – снова спросил ученый.

- Это не веревочка, - ухмыльнулся Аркадий. – Это у Илиона счастливая нить. Раньше так дополнительно измеряли глубину погружения и состояние корпуса

- Да, я читал, - подхватил Радюкин. – Перед погружением натягивали нить между бортами, а затем смотрели, насколько провиснет, по мере того как давление сжимало лодку.

- Именно так, - подтвердил механик. – У нашего командира еще с Морской школы счастливая нить, он ее натягивает на каждом корабле, которым командовал или который испытывал. И все, - Шафран набожно и размашисто перекрестился. – Все пока что вернулись обратно.

Радюкину стоило немало усилий, чтобы сдержать улыбку, не столько по поводу сказанного, сколько из-за несоответствия этой философской сентенции простому, даже простецкому виду механика. Но шестым чувством он понял, что сейчас не тот момент, чтобы выражать недоверие или просто смеяться над услышанным. В конце концов, морякам виднее, как и во что верить, лишь бы пошло во благо.

- К слову, - теперь уже Шафран склонился к уху ученого. – Пока не забыл. Я тут слышал, ученый люд прозвал нашу лодку «Хароном»? Вроде как перевозчик через Стикс на тот свет?

- Да, многие так называют.

- А вы не называйте, - очень серьезно посоветовал механик. – А то можно и в лоб получить. Давеча за это наш акустик Светлаков, даром, что интеллигентный человек, одному такому насмешнику из группы функциометров крепко в репу настучал.

Радюкин всем видом изобразил немой вопрос.

- А еще ученый человек с образованием… - горестно качнул головой Аркадий. – Харон ведь никого обратно не возвращал, ни единую живую душу. Нет ничего хуже – уходить в серьезный поход на таком корабле и с таким напутствием.

- Античность никогда не была моим коньком, в университете я изучал у Виппера республиканский и раннеимперский Рим… - начал было оправдываться Радюкин и сообразил, как нелепо это звучит. – Понял, спасибо, - искренне поблагодарил он механика.

- И хорошо, - Шафран одобрительно кивнул, прочесал широкую бороду пятерней и сказал. - Все, теперь молчим.

По невидимому сигналу над «Бурлаком» разнесся протяжный вой сирены, повторился еще дважды. Металлический пол под ногами ощутимо дрогнул. В глубине четвертькилометровой громадины самоходного дока заработали мощные электромоторы, открывающие клапаны. Забортная вода хлынула внутрь, заполняя двадцать гигантских цистерн-танков, расположенных вдоль бортов. Под непрерывный трезвон сигнального ревун, забирая воду в цистерны, «Бурлак» проседал на расчетные пятнадцать метров, и одновременно, через систему трубопроводов, в доковую камеру бурлящим потоком врывалась морская стихия. Когда док заполнится, субмарина окажется на плаву, и можно будет открыть основные ворота, иначе их выломает давлением воды или не хватит мощности привода для открытия.

Глядя сверху вниз на беснующиеся водовороты и завихрения, на темные, почти черные лапы волн, свирепо колотящие по бортам «Пионера» и внутренним стенкам дока, Радюкин понял благоговение подводников. Годы постройки и месяцы последующей доводки, труд десятков заводов и многих тысяч конструкторов, инженеров, рабочих – все усилия людей и машин в эту секунду оценивала и взвешивала незримая сила океана. И никому не дано было понять и предугадать волю этой силы. Захочет – и судну суждена долгая и славная жизнь, как «Челюскину». Пожелает – и судьба корабля окажется короткой и бесславной, как у «Купца».

Корпус субмарины вздрогнул, в это мгновение «Пионер» походил на пробуждающегося от сна кашалота, который задремал на мелководье и теперь решал, стоит ли уходить дальше, на просторы океана. Вода прибывала, мерный рык потока давил на барабанные перепонки, в воздухе повисла мельчайшая взвесь мириадов брызг, оседая на металле, коже и одежде. Крамневский крепко ухватился за перила обеими руками, его губы беззвучно шевелились, словно вознося молитву. Кто знает, какому богу обращался подводник-испытатель?..

«Пионер» снова покачнулся, жадные пальцы волн лизали чуть шероховатые бока, готовые поднять и принять лодку. И, наконец, две тысячи тонн стали и керамики освободили ажурные вогнутые дуги кильблоков от своей тяжести.