Путь воина - [53]

Сломало его наконец вовсе не наводящее страх заклятье Скирона. Сделало это зрелище того, что осталось от горничной, вонь от ее смерти — и плавающий в дверях спальни госпожи Дорис образ колдуна.

Арфос бросил всего один взгляд на эти усаженные шипами черные руки, обхватившие его мать, и вскрикнул. А затем повернулся и побежал.

Он не помнил, как выскочил из дома или несся по улицам, быстрее, чем когда-либо бегал раньше. На самом деле он не смог бы бежать быстрее, даже если б принял оба пузырька. Он бежал, ломая руки и ничего перед собой не видя, и те, кто рыскал и хищничал по ночам, расступались перед ним, принимая его за сумасшедшего.

На самом-то деле он не помнил ничего, пока не оказался скребущимся в ворота дворца Дамаос. Миг спустя он оказался перед сержантом Талуфом.

— Что, во имя Эрлика?..

— Это… это сделано не богами, — задыхаясь проговорил Арфос. Он ухватился за прутья решетки ворот, словно стоило ему разжать захват, как его швырнуло бы в жерло вулкана. — Колдовство! Колдовство в нашем доме!

Талуф-то ума не терял. Ворота отъехали в сторону — Арфос заметил, как бесшумно они двигались по сравнению с ржавым чудищем во дворце Лохри, — и Арфоса окружили охранники. Кто-то дал ему воды, кто-то подставил для опоры плечо. Потом отвели к дому, где ждала госпожа Ливия.

Она сидела на шелковых подушках в кресле из резной слоновой кости, и лицо у нее приобрело тот же оттенок, что и слоновая кость. Такой же была и ее ночная рубашка. Она открывала ее прекрасное тело больше, чем Арфос когда-либо мечтал увидеть. Однако вид имела такой гордый, словно облачилась в рыцарские доспехи. Глаза-то у нее определенно выглядели такими же холодными, как сталь, и они ничуть не потеплели, когда Арфос закончил свой рассказ.

— Значит, ты сбежал? — вымолвила она. Даже судья, приговаривающий человека к сажанию на кол, мог говорить добрее.

— Су… Ливия… — выговорил Арфос, отваливая в сторону, когда ноги начали помимо воли плести узоры, как в танце. — Я… колдун оставил одно заклинание, чтобы заставить бояться любого. И не только его к тому же. — Он описал образ своей матери — или начал его описывать, потому что Ливия подняла одну ладонь, призывая его к молчанию, а другой прикрыла себе рот.

Когда она снова овладела собой, голубые глаза ее казались менее холодными.

— Что же, по твоему, стало с твоей матерью?

— Не знаю, — сказал Арфос. — Но мне кажется, что ваши враги, возможно, стали моими. Я думал, может, вы знаете по крайней мере, жива она или нет.

— Нам это неизвестно, — ответила Ливия. — Но думаю, мы, возможно, знаем, кому это известно.

— Господину Акимосу? Она впервые улыбнулась, а затем кивнула: — Я б удивилась, если б он ничего не знал. — Тогда мы можем позвать…

— Не думаю, что он ответит на любые вопросы, заданные ему законными средствами. Что же касается других средств — прежде, чем мы сможем применить их, нам надо освободить капитана Конана.

Не промелькнуло ли что-то при этих словах на лице у рослого иранистанца? Арфос напомнил себе найти немного правдослова или изготовить его, если не сможет найти ничего пригодного к употреблению.

— Где его держат?

Теперь настала очередь Ливии рассказывать о случившемся. Арфос выслушал, и ноги снова стали слабеть, пока Реза не подтолкнул к нему табурет. Когда Ливия закончила, Арфос сидел уставясь в пол, чтобы она не увидела выражения его лица.

Он предпочел бы, чтоб ему скорее переломали все кости, чем вернуться в дом, где теперь царили колдовские ужасы. Но он скорее предпочел бы, чтобы с него содрали кожу, чем позволить Ливии считать его трусом.

— Тогда — если несколько ваших людей смогут вернуться со мной в дом…

— А как насчет колдовства? — проворчал Реза.

— Есть путь в погреб, не проходящий через остальной дом. Все, что нам нужно, находится в погребе, и большую часть его может унести один человек. И человеком этим буду я, так как я чуть-чуть защитил себя.

Солнце засияло с лица Ливии, и если б Арфос не сидел, то упал бы грудой. Ради сохранения на лице его возлюбленной такого выражения снятая заживо кожа будет небольшой ценой!

Глава 13

Часовой у двери в дом Харофа стоял один, как в самом деле и следовало ожидать. Устройства, призванные помешать побегу тех, кто пребывал в этом доме, были настолько многочисленными и хитрыми, что считали, что одного часового вполне достаточно. Его обязанности заключались в том, чтобы оставаться бодрствующим и отмечать на висевшей у двери табличке тех, кто входил и выходил.

Он вытянул ноги, перегородив ими половину туннеля, а руки — на половину расстояния до потолка. А затем застыл, когда раздались легкие шаги на лестнице, как раз вне поля зрения.

Он поднялся и обнажил короткий меч.

— Кто там?

— Всего лишь друг. — Голос был женским и принадлежал скорее девушке, чем женщине. Миг спустя в поле зрения появился источник этого голоса.

Ей едва ли могло быть больше семнадцати, но при всем при том она была неплохо сложена. Надетая на ней латаная и замызганная туника прохудилась чуть ли не до дыр, и часовой мог бы побиться об заклад на месячное жалованье, что под ней она ничего не носила. И она определенно ничего не носила ни на ногах, ни на голове, оставив непокрытой массу темно-каштановых волос.