Путь в Селембрис - [23]

Сейчас мама понимает, что оказалась просто слабой. За себя надо бороться, а она опустила руки и перестала заниматься — всё равно не спрашивают. И вот в конце первой четверти её вызвали к доске. Тему Зоя знала, но вдруг заробела и растерялась. Сделала ошибку и удивилась, как учительница обрадовалась этому. С язвительностью и торжеством педагог начала высказывать, что-де некоторым оценки ставят либо по знакомству, либо за подарки. А потом, как эта матика, прошлась по внешнему виду новенькой. Тогда были в моде мини-юбки. Ничего особенного на маме не было — не короче, чем у других. Но, учительница находила такие речевые обороты, такие эпитеты!

Да, Зоя оказалась слабой. Опустила руки, убедившись в крайней нерасположенности к себе не вполне адекватной женщины. Потом и другие учителя подхватили эстафету. На плохом счету она оказалась и у классной. Даже не то, чтобы на плохом — просто мелочью, не стоящей заботы и внимания. Возненавидев не только математичку, но и сам предмет, Зоя так и не стала поступать в институт. Решила, что абсолютно бесталанна и, как часто говорили в школе, ей только булки печь.

Вся её теперешняя жизнь посвящена этому рыжему ёжику. Как хочется, чтобы он не тянул лямку, как она.

— Знаешь, сын, — поведала она, — школа — это как болезнь. Однажды она кончается.

— А я верю в лучшее. — сказал ей сын.

Вот, он верит в лучшее. А она не верит.

Теперь давний кошмар вернулся, и Зоя стоит перед столом, как ученица, не готовая отвечать урок. Столько лет прошло после школы, а она так и не умеет защитить ни себя, ни своего сына. Зоя Игоревна не знает, как говорить с учителями. Они смотрят вроде бы тебе в лицо и в то же время мимо. Каждым звуком своего голоса доводят до тебя твоё собственное ничтожество. Каждым словом объясняют, насколько лучше был бы мир без вас. И какой подвиг они совершают, тратя на вас свои драгоценные нервы.

Педагог окинула взглядом её с ног до головы и тут же вынесла вердикт: неудачница. Всю жизнь витала в облаках и не заметила, что сын стал лживым и скрытным. Теперь ждёт, что кто-то решит за неё проблемы.

Маргарита Львовна говорила исключительно правильным языком. Без всяких «э-э-э», ровно, гладко, точно. Никаких повышенных интонаций. Никогда не кричала, не срывалась, как некоторые педагоги. Её немигающие тёмные глаза давили собеседника. Она грузно сидела на стуле, откинувшись на спинку и прямо смотрела на посетительницу.

— Ваш сын, безусловно, убеждён, что я просто плохо к нему отношусь. Но, я не выделяю среди учеников ни любимчиков, ни изгоев. Я не против общительности, но всему надо знать меру. Теперь он принялся отвлекать новую ученицу. Я понимаю, что подростковый возраст ещё никто не отменял. Но, любезничать надо после уроков. Класс слабый, Ньютонами не блещет. Лобачевских тоже не наблюдается. Все дети очень неспокойные. Но, смею заметить, ваш среди них просто звезда. Вы знаете, что он пишет свои стишки прямо на уроке?

Далее последовали общие фразы про армию, которая из таких выбивает всю дурь. И про многих никчёмных людей, которые волочат свою жизнь, как каторжные. И про тех, кто не выдержал жизненной гонки и спился. Последовали проценты наркомании среди молодёжи. Количество умерших от передозировки. Страшные картины валяющихся по подвалам среди шприцов подростков. Ещё шпана, оглашающая криками ночной город. Родители-алкоголики. Родители-разведенцы. На них возложено государством, а они не блюдут.

Зоя Игоревна слушала и понимала, что всё это правда, истинная правда. Она подумала о своей жизни. О том, как бьётся на двух работах. О том, что у неё нет даже приличной одежды, а на Лёньке всё горит. У неё действительно нет времени заниматься сыном. И про наркоманию всё правда. Живёт-живёт мальчик, а потом его находят обколотым. И девочки тоже — в тихом омуте…

Зое уже казалось, что она глубоко погребена под безысходной чернотой и бессмысленностью жизни. Собственная внушаемость и уязвимость приводили её в отчаяние. Ей было бесконечно стыдно и за свою несостоятельную жизнь, и за своего оболтуса-ребёнка. Но, тут учительница обронила нечто новое.

— Он у вас не как все. — желчно добавила педагог. — Странный.

Это прозвучало, как обвинение. Вот оно что! Странный! Она тоже была странной, тоже не как все. И вечно это кого-то напрягало.

— Что же у вас за педагогика такая, — грустно спросила Зоя, — что ей всё время мешают дети?

— Я вижу, вы ничего так и не усвоили.

Маргарита Львовна поморщилась и стала подниматься, давая понять, что разговор окончен.

— Что же должно случиться с вами, — печально проговорила Косицына, — чтобы вы все поняли, что дети тоже люди?

«Все они такие. Никто не готов признать за собой вину. Не понимают, что иногда требуются радикальные меры, чтобы переломить ситуацию. Вот и эта Платонова вчера обиделась. Конечно, не стоило так сразу резко ей выговаривать. Это всё из-за снохи. Да ладно, детская психика пластична. Сейчас слёзы, через минуту снова веселится.»

Зоя Игоревна догадалась, что добавила сыну проблем. Как она завидовала некоторым родителям! Вот хоть мама Кости Чугункова! Однажды Зоя видела, как эта мама пришла в школу за разговором. Шумно дыша, она раздвигала могучей грудью идущих навстречу старшеклассников. Лицо её было красным и гневным. Она тыкала толстым пальцем в учительский стол так, что свалился органайзер. Обвинила в коррупции весь всеобуч. Перечислила грехи каждого учителя. Обнародовала их домашние проблемы. Пообещала призвать на помощь прессу. Нажаловаться в департамент. Дойти до президента. И раскулачить на фиг всю эту кормушку! Привыкли взятками кормиться!