Путь в революцию. Воспоминания старой большевички. - [38]
Вся секретарская работа по шедшей из Пскова переписке с «Искрой» легла на меня. Я выполняла ее по поручению Пантелеймона Николаевича совершенно самостоятельно. Ключом к расшифровке получаемых писем служило известное стихотворение поэта Надсона:
Это стихотворение я знала наизусть и довольно бегло научилась расшифровывать корреспонденцию. Использовали мы также и обычную переписку, вписывая между строк специальным химическим составом все то, что не должно было стать известным жандармам.
В самой «Искре» секретарскую работу вела Надежда Константиновна Крупская. По многим адресам, указанным ею, мы и посылали наши письма. Они шли по разным направлениям: на Германию, на Бельгию, на Швейцарию, на Францию. И хотя внешне наши корреспонденции представляли собой только обычные письма: перечень семейных новостей, приветы и т. п. — на самом деле в них была заключена та самая взрывчатая сила, которая помогала неуклонно подтачивать царское самодержавие. Долгими ночными часами сидела я над шифровкой и расшифровкой. И до сих пор помнится эта кропотливая, требующая большого терпения работа.
В очередном номере «Искры» в отделе «Почтовый ящик» Надежда Константиновна извещала о получении нашей информации. Встречалась в «Почтовом ящике» такая, например, строка: «2а 3б. Ваше письмо от такого-то числа получено».
Это означало, что наше послание дошло благополучно. В противном случае надо было менять адрес.
Впрочем, иногда, в срочных случаях, когда мы не успевали зашифровать письмо, оно пересылалось в незашифрованном виде; но в нем новости сообщались в таком тоне, который, с точки зрения жандармерии, был совершенно благонамеренным.
У меня сохранился образец такого приема конспирации — одно из писем, которые присылал мне Пантелеймон Николаевич из Пскова в Лозанну в бытность мою там в 1902 году. В этом «благонамеренно» написанном послании говорилось:
«У нас новостей из жизни общественной пока что никаких. Здесь одна из девиц выпущена на свободу, и перед ней, говорят, извинялись — „недоразумение“, мол, вышло. Ходит слух, что в Вильне праздновалось 1-е мая, и всех буянов перепороли, причем — потеха какая — у каждого казнимого спрашивали: „Сколько тебе лет?“ — „Двадцать пять“, — отвечает. Ему всыпают 25 розог. Городовые и дворники садятся ему на голову и на ноги (говорят еще, что при этой операции играла роль какая-то доска, которую клали на ноги, но как это — я не представляю себе) и дерут. И отлично, по-моему, делают, потому — не бунтуй. Какого в самом деле черта им надо… Спасибо фон-Валю — энергичный человек. Были еще демонстрации в Сморгони и Ковне. В этом последнем прохвосты успели поднадуть полицию: она ожидала демонстрацию 18 апреля и была наготове, а они учинили скандал позже. Благодаря этому им удалось с полчаса продемонстрировать, причем перед губернаторским домом, шельмецы, пели революционные песни и пр. В Питере же, слава богу, все тихо».
Несмотря на примитивность этой хитрости, письма все же доходили, служа также информационным материалом для «Искры».
КУКЛА ПОМОГЛА
Деятельность социал-демократов, работавших в России на «Искру», требовала, разумеется, материальных средств; нам приходилось заниматься решением и этого вопроса. Частью они составлялись из наших собственных отчислений — правда, очень скромных, — частью из того, что нам удавалось собрать. В России было немало людей, которые хотя и не принимали в борьбе с самодержавием непосредственного участия, но были готовы помочь этой борьбе материально.
Крепко поддерживал «Искру» материально Максим Горький. Искровка «Наташа» (Вера Гуревич), жившая в то время в Москве по паспорту сестры моего мужа Юлии Лепешинской, сообщала заграничным искровцам в одном из писем (от 13 октября 1902 года), что Горький «единственным органом, заслуживающим уважения, талантливым и интересным находит лишь „Искру“, и нашу организацию — самой крепкой и солидной… Что касается денег, то… он нам будет давать каждый год 5000 рублей».
Псковские искровцы, конечно, были более ограничены в финансовых возможностях, но они старались как можно шире помочь в транспортировке ленинской газеты в Россию.
Припоминается мне в связи с этим такой эпизод.
Обычно для целей конспиративной работы Лепешинский использовал свои служебные поездки. Нередко, уезжая в командировку, Пантелеймон Николаевич брал с собой листовки, упакованные в переплет бульварного романа.
В одну из таких его поездок получаю я из Выборга письмо. Расшифровываю его и читаю: «Чемодан с экземплярами „Искры“ находится на хранении в багажном отделении в Выборге». К коротенькому письму приложена багажная квитанция.
Письмо это ввергло меня в ужас. Значит, девица, которой была поручена доставка чемодана, струсила и бросила драгоценный груз на произвол судьбы…
Требовалось немедленно действовать. Я решила всем пренебречь и срочно поехать за чемоданом. Так как мужа не было, я оставила дочку на попечение его брата, гостившего у нас.
