Путь улана - [13]
Почему солдаты вдруг изменили свое отношение к кадетам? В чем причина их странной враждебности? Неужели они почувствовали, что через три месяца будут воевать с кадетами?
Я знал кое-кого из этих солдат. Все они хорошо относились и к офицерам, и к своим товарищам, солдатам. Я частенько разговаривал с ними. Многие были из Москвы, и я, хорошо зная столичный город, всегда мог найти общую тему для разговора с тоскующими по дому мальчиками. Произнесенное в разговоре название улицы, на которой они жили, обычно развязывало им рот.
Вместе со всеми у забора стоял унтер-офицер драгунского полка. Год назад мы воевали в одних траншеях.
Он рано осиротел и попал в свой полк еще ребенком, став так называемым «сыном полка». К сорока годам он дослужился до унтер-офицера и имел все возможные награды. Я его хорошо знал. Однажды, когда мы, трое рядовых, унтер-офицер и я, отступали через нейтральную зону, нас обнаружили и один из рядовых получил смертельное ранение в живот.
Мы по очереди тащили его, передвигаясь ползком, от воронки к воронке. Мне приходилось волевым усилием заставлять себя не прятаться за раненым солдатом. Но когда доходила очередь унтер-офицера, он, ни минуты не колеблясь, закрывал своим телом раненого товарища, несмотря на то что прекрасно понимал: у солдата мало шансов остаться в живых, слишком серьезным было ранение. Но унтер-офицер просто не мог поступить иначе.
Нам следовало торопиться. Прожекторы обшаривали местность, пытаясь нас обнаружить. Мы лихорадочно искали небольшой лаз в колючей проволоке, через который могли вползти в наши траншеи.
Я, как офицер, был замыкающим. Рядовые протащили раненого на нашу сторону. Лучи прожекторов подбирались все ближе. Следующим в лаз должен был ползти унтер-офицер.
– Теперь ползите вы, – сказал он, лежа рядом со мной. – Вы крупнее меня, и вам потребуется больше времени.
– Не тяните время, ползите, – начал я.
Однако он почти грубо оборвал меня:
– Вы первый год на войне, а я уже шестой (он участвовал в Русско-японской войне) и знаю, что говорю. Ползите!
И я подчинился. Надо сказать, что страшно устал, – ведь сегодня впервые оказался под огнем.
Он благополучно вполз за мной. Похоже, унтер не считал, что совершил нечто героическое, пропустив меня вперед. Для него это было вполне естественно. Ведь я был новичок, а он бывалый солдат.
Что же произошло с этим человеком? Почему сейчас он с презрением, к которому примешивалась ненависть, смотрел на этих молодых парней? Разве не он любовался выправкой, не он требовал от подчиненных аккуратности и четкости выполнения команд? Что же произошло с ним теперь?
Он всегда строго следовал инструкциям и уставу, жил и дышал в соответствии с ними. Однако сейчас он мрачно, как-то искоса, смотрел на роту кадет, четко выполняющую команды унтер-офицера. Возможно, он подсознательно чувствовал, что очень скоро от всех этих инструкций, правил и устава не останется камня на камне?
Солдаты, наблюдавшие за кадетами, испытывали, похоже, те же чувства. После ухода роты они стали перешептываться и ехидно пересмеиваться.
Эти люди конечно же не предполагали о приближении роковых событий, но революция началась задолго до того, как ее вожди выдвинули лозунг: «К оружию, товарищи!» Армия оказалась в положении человека, уже зараженного тифом, но все еще не понимающего, что болен; он продолжал жить обычной жизнью, но начинал подозревать, что нечто странное творится вокруг, и уже назавтра впадал в бредовое состояние.
Я помню, что в этот день меня удивило и, пожалуй, насторожило настроение солдат. Я решил поговорить с теми, кого, как считал, хорошо знал. Может, думал я, они объяснят мне свою непонятную враждебность к этим ни в чем не повинным мальчикам. Между нами установилось доверие, когда солдаты получали известия из дома, не важно, хорошие или плохие, они шли ко мне, однако сегодня я не мог выжать из них ни слова.
Они явно не хотели отвечать на мои вопросы. И я быстро понял, что сегодня мне их не разговорить. Мне даже показалось, что я совсем не знаю своих людей. Они выстроили между собой и мной стену и пристально наблюдали за мной со своей стороны.
Вечером следующего дня я ощутил нечто подобное в кадетском корпусе.
Мрачное здание кадетского корпуса, темно-серого цвета, словно вросло в землю. Кадеты, встречавшие нас, выглядели безукоризненно. Стройные, в форме с иголочки, они словно демонстрировали, какими должны быть солдаты и как они стремятся участвовать в войне. Я долго разговаривал с ними и, если бы не внутренний голос, был бы спокоен относительно безопасности императора и империи в целом.
В сердцах этих мальчиков, последних защитников российского императора, жила искренняя любовь к своему отечеству. AveCesar! Morituri te salutamus!
Словно зная, что эти дети станут последними, кто сойдет с именем императора в могилу, судьба дала им сердца, наполненные любовью и почитанием своего императора, и, когда пробил последний час, эти дети, не раздумывая, смело взглянули в глаза смерти. Таинственная рука Провидения лелеяла свои жертвы до момента полного уничтожения монархической идеи.
Во время войны кастовые различия, строго соблюдаемые в мирное время, потеряли свою значимость, за исключением полков специального назначения и кавалерийских училищ. Эти мальчики являлись представителями различных социальных слоев; среди них были и крестьяне и дворяне.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
Воспоминания русской революционерки, сподвижницы Кропоткина, Чайковского, Желябова, Перовской и Синегуба, аристократки, вместе с единомышленниками «пошедшей в народ», охватывают период с 1873-го по 1920 год. Брешковская рассказывает о том, как складывалось революционное движение, об известных революционерах, с которыми она общалась в заключении. Она не только констатирует факты, но и с не угасшей революционной страстью осуждает политику большевиков, приведших страну в тупик после 1917 года.
Автор предлагаемой читателю книги генерал-лейтенант Александр Александрович Мосолов (1854-1939) служил в конном лейб-гвардии полку, главный пост своей жизни — начальник канцелярии Министерства Императорского двора — занял в марте 1900 г., с весны 1916 г. стал посланником в Румынии. С 1933 г. жил в Болгарии, где и написал свои мемуары. Отнюдь не приукрашивая царя, отмечая многие его слабости, А. А. Мосолов остался искренним монархистом, причем не только на бумаге: он участвовал в попытках спасти жизнь Николая и его семьи в 1918 г., был одним из организаторов «Общероссийского монархического съезда» на баварском курорте Рейхенгале в мае 1921 г.
Удивительная жизнь и судьба Ивана Васильевича Кулаева может послужить примером для истинного предпринимателя. Он пытал счастья на приисках в тундре, тонул подо льдом Енисея, пережил китайское боксерское восстание, Русско-японскую и Первую мировую войну, революцию, национализацию имущества, бандитское похищение… Каждый раз начиная с нуля, он верил в свою удачу, в свою счастливую звезду. В книге воссоздана подлинная атмосфера быта, экономики и промышленности Сибири начала века.
В книге Эриха Людендорфа, теоретика военного искусства и одного из идеологов германского милитаризма, изложена его точка зрения на события 1914–1918 годов. Во многом благодаря его действиям немецкие войска нанесли ряд поражений русским армиям и вынудили их отступить за пределы Восточной Пруссии. Являясь начальником оперативного отдела Генштаба, Людендорф фактически руководил военными действиями на Восточном фронте в 1914–1916 годах, а в 1916–1918-м – всеми вооруженными силами Германии.