Путь солдата - [11]

– Была, да сплыла,- ответил один из них; как бы в подтверждение его слов я услышал где-то в стороне странные урчащие, с завыванием, следующие друг за другом звуки. За ними послышался отдаленный гул множества разрывов. Появление страшного для врага оружия подняло настроение. И здорово же его "окрестили"! (Позднее эти полюбившиеся солдатам ракетные установки получили общеизвестное название: "катюши").

Когда я вернулся на НП, почти вслед за мной пришли командир батареи и командир взвода. Комбат начал вести пристрелку по элеватору. Первый снаряд улетел за серую громаду, и мы только слышали, как он разорвался. Разрыв второго был хорошо виден: снаряд поднял облачко осколков и пыли на крыше здания. Каких-либо целей мы тогда еще не высмотрели и комбат прекратил стрельбу.

К вечеру в глубине леса, метрах в 200 от наблюдательного пункта, соорудили землянку-блиндажик. Командир батареи и командир взвода ушли ночевать в деревню. Донельзя уставшие разведчики буквально валились с ног. Сказав, что буду дежурить первым, пошел на НП. Красноармейцы забрались в землянку.

Время от времени на немецкой стороне взлетали ракеты, причудливо освещая контуры элеватора. За ним и далеко справа виднелись отблески пожаров, бушевавших вчера в Калинине. Далеко справа, ближе к Волге, слышалась приглушенная расстоянием пулеметная стрельба. Наша передовая молчала. Привалившись спиной к стенке окопа, я пытался устроиться поудобнее…

К концу дежурства тело мое занемело. Усталость, накопившаяся за последние дни, когда мы двигались к фронту, и за прошедшие почти бессонные сутки, гасила мое сознание. Глаза самовольно слипались. Я вылез из окопа, прислонился спиной к неровному сучковатому стволу березы. Так было надежнее…

И все же на какую-то долю секунды я потерял контроль над собой. Вдруг, словно наяву, показалось, что прямо перед окопом вылезает танк, сшибает меня, и его гусеница давит мою спину… От тяжести переживаний и сильной боли пришел в себя. Очевидно, задремав и сползая по стволу березы, наткнулся на сучок, и возникшая боль вызвала страшный сон. Открыв глаза, осмотревшись, снова вздрогнул – по полю, в направлении ко мне, не во сне, а уже наяву двигалось какое-то непонятное, искаженное ночной темью существо. Соскочив в окоп, вытащил из кобуры наган, насторожился. Ясно слышались шаги и тяжелое дыхание… Когда человек подошел совсем близко, стало видно, что это красноармеец. На плечах и груди бойца висело стволами вверх и вниз несколько винтовок. Я остановил его. На мой вопрос, он ответил, что несет собранные на переднем крае винтовки убитых и раненых бойцов из батальона Калининского народного ополчения. Днем немецкие снайперы не давали поднять голову. Принесли пищу только сейчас. Надо еще успеть вынести убитых и раненых… За два дня батальон поредел, но и гитлеровцам досталось, особенно в первый день, когда они лезли вперед, стремясь во что бы то ни стало продвинуться вперед.

Я пригласил его погреться в нашу землянку. Мы кое-как забрались в нее. Боец закурил. При свете спички открылось страшноватое на вид, опухшее и заросшее щетиной лицо. Я не стал больше расспрашивать красноармейца – его вид и наблюдения днем говорили лучше слов, как трудно солдатам в окопах…

…Утром следующего дня из штаба полка передали приказание: совершить артналет на городской сад в Калинине, где по разведданным скопились фашистские танки и различная вражеская техника. К нашей батарее присоединились остальные. Через несколько минут дивизион повторил налет. Заглушая звуки далеких залпов и разрывов, над нами послышалось гудение. К Калинину летели два наших тяжелых бомбардировщика. "Сейчас они добавят гитлеровцам!" – подумали мы, следя за их уверенным, неспешным полетом. Когда самолеты почти подлетели к городу, откуда-то сбоку вынырнул "мессершмитт". Послышались пулеметные очереди. Ближайший к истребителю бомбардировщик пошел круто вниз, за ним распускался дымный хвост. Второй продолжал лететь. Фашистский ас сделал разворот и зажег второй бомбардировщик. Несколько парашютов повисли в небе. Между ними, как хищная птица, кружил "мессершмитт". Его пулемет строчил безостановочно. Пораженные, мы смотрели на зверскую расправу: летчики были беззащитны! Это был наглядный урок в науке ненависти к врагу; с первых дней поправшему все законы войны! Сколько их еще будет, таких уроков!

Возможность танковой атаки врага, видимо, беспокоила командование. Мне было приказано оставить на НП одного наблюдателя и связиста, а с остальными разведчиками явиться в штаб дивизиона. Там оказались и разведчики других батарей. Нам дали каждому по две бутылки с горючей жидкостью и приказали пройти к передовой на шоссе Москва-Ленинград. Меня назначили старшим. Мы нашли место, где редкий лес пророс густым кустарником вплоть до полотна дороги. Вырыли в кустах глубокие узкие окопы. Нашли несколько небольших намокших и тяжелых сучковатых палок и потренировались бросать их вместо бутылок. Мысль о танках не давала покоя – мы с ними еще не встречались. Да и всех-то нас в этой засаде было не больше десяти человек… Просидели до вечера, как было приказано, вслушиваясь в пугающие шумы леса. Танки так и не появились. Может, наш артналет сделал свое дело?