Путь Самки - [56]

– Константин, вы же умный человек. Ваши работы хорошо известны. Я думаю, в России мало молодых трансперсоналистов вашего уровня. («Спасибо, спасибо, но на лесть я не очень-то падок».) Надо готовить людей к возвращению Машиаха. Согласны вы работать с нами?

– С вами? А сколько вас и кто вы такие?

– Неважно, сколько нас; считайте, что я и Илья. Но это ничего не значит, у нас много работы, и нам нужен классный трансперсоналист.

– Слушайте, Андрей, мы же с вами не дети. С момента запрета КПСС в 1991 году я дал себе клятву не участвовать ни в каких организациях, кроме научных и просветительских обществ, и я этому правилу изменять не намерен.

– А путь бодхисаттвы, а благо всех существ?

– Давайте не будем мешать кислое с пресным.

– А мы, саббатианцы, все проповедуем святую апостасию и стирание граней между религиями.

– Вряд ли живым существам нужны какие-то инфантильные полуподпольные сообщества.

– Короче говоря, вы отказываетесь?

– Совершенно определенно.

Итак, я не согласился куда-либо вступать, но Андрей не очень-то расстроился и наложил на меня свои гипнотические чары, будучи уверен, что теперь и без всякого вступления куда-то я сделаю все, что ему будет надо. Что же касается содействия приходу Мессии, то, полагаю, речь тогда шла вовсе не о Саббатае Цеви, а о самом Андрее – именно себя и никого другого он имел в виду под грядущим Машиахом.

Гипноз первоначально был трехслойным или трехступенчатым (не знаю, как правильно выразиться, – это, скорее, по части Ильи Гданьского). Первая ступень, самая прочная, должна была блокировать нежелательные воспоминания и способность ума анализировать адекватно ситуацию с похищением ДМТ-Ф и ролью Андрея в этом похищении. Вторая, самая поверхностная, должна была привязать меня к Андрею и вызвать страстное желание общаться с ним до совершения кражи; потом эта привязанность стала бы лишней и, возможно, даже вредной для Андрея. Поэтому уже на следующий день после этого достопамятного события эта привязанность стала таять и вскоре совершенно покинула меня. Осталось лишь воздействие божественной (именно так!) харизмы Андрея, которой я, конечно же, совершенно не мог противостоять. И наконец, третья – самая важная, конечно: команда украсть ДМТ-Ф, передать украденное самому Андрею и немедленно забыть об этом. Последнему приказу мой мозг, видимо, отчаянно сопротивлялся, что и вызвало обморок на лестничной площадке.

Теперь в институте мне делать было решительно нечего. Поскольку в кабинете так никто и не появился (четверг, день неприсутственный), я запер его, сдал ключ на вахту и пошел домой, чрезвычайно порадовав Инну своим ранним появлением (Инна у меня занималась переводами с немецкого по заказам разных фирм, поэтому она работала дома).

Первым делом я взялся за телефон и стал звонить Андрею. Теперь мне было как-то уж и не по себе называть его просто по имени, но не величать же его Господом или Лордом – нелепо же. На пятом гудке включился автоответчик. Я повесил трубку. Будем ждать. Весь день я работал над диссертацией, а около шести вечера снова позвонил Андрею. На сей раз он снял трубку.

– Здравствуйте, Андрей, это Константин из Питера. Нам надо увидеться, и чем раньше, тем лучше.

Андрей ответил мне странным суховатым и несколько высокомерным тоном, внезапно перейдя к тому же на «ты».

– А, значит, все-таки догадался… Умен, умен, ничего не скажешь. Я это подозревал, но ничего не мог поделать. Сострадание… Вы – люди, я имею в виду, – даже понять не можете, что это такое. Если бы не сострадание, ты не смог бы ни о чем догадаться, но если бы я был лишен сострадания, то я не был бы собой… Как тебе такая диалектика?

– Давай, – я тоже нагло перешел на «ты», хотя у меня буквально дрожали коленки, – поговорим о сострадании и прочих высоких материях при встрече, о которой нам и надо договориться.

– Хорошо. Адрес ты знаешь. Буду ждать тебя в воскресенье 29 июля в полдень. Адрес ты знаешь.

– Девятого ава?

– Да, 9 ава, – сказал он и повесил трубку.

Потом я минут пятнадцать сидел и приходил в себя, даже рассосал таблетку валидола. Немного придя в себя, я позвонил Анатолию, причем был предельно краток. Я сказал ему только, что все понял, но ему пока ничего сказать не могу и что в субботу вечером я уезжаю в Москву, откуда надеюсь вернуться в понедельник. Тогда уж все и расскажу.

Он только сказал: «Ага, понял» – и повесил трубку.

Потом пришел слегка взволнованный Илья. Он принес свой долг, расшаркался перед Инной и рассыпался в благодарностях, преподнеся ей роскошный букет чайных роз. Я достаточно подробно рассказал ему о своем психоделическом эксперименте, опустив только сюжет про вселенскую битву за «великий приз». Я также честно признался, что блокировка прорвана, мне все стало понятно, но какие-либо подробности я смогу сообщить ему только к вечеру понедельник, и не раньше. Илья деликатно не стал настаивать, хотя любопытство с полной очевидностью распирало его, и, попив чаю с овсяным печеньем, откланялся, попросив меня «обязательно звякнуть ему вечером в понедельник, а то спать не смогу».

В пятницу я в институт не пошел. Вместо работы я погулял у Петропавловки, перекусил в китайском ресторанчике «Золотой дракон у Зоопарка» (кутить так кутить!), а потом отправился в Князь-Владимирский собор к вечерне. Прихожан почти не было. Я купил свечку, поставил ее перед иконой «Спас Нерукотворный» и встал сбоку, справа, в укромном уголке. Служба была самой обыкновенной, но мне ничего специфического и не было нужно. Вовсе не считая себя христианином (я, следуя философу Проклу, считал, что истинный мудрец должен быть посвященным всех религий), я перекрестился и обратился с молитвой к Иисусу, Воплощенному Логосу Творящему Свету и Богочеловеку. Я просил Иисуса умудрить и просветить своего брата, пришедшего из миров Нетворящих Светов, ибо не в силах моих предотвратить неизбежное и трагическое без его помощи, ибо они оба «Светы от Света, Бог истинный от Бога истинна, рождены, но не сотворены». Потом с подобной молитвой я обратился к Софии – Премудрости Божией, божественной Шехине. Всенощная оказалась полиелейной, я подошел к миропомазанию и вскоре ушел.