Путь Самки - [44]

Когда я просыпаюсь после этих сновидений, то на душе, как сказал поэт, «грустно и светло». Состоялась встреча с чем-то донельзя желанным и родным, с тем, о чем мечталось многие годы. Но встреча оказалась эфемерной, а счастье – мимолетным. Казалось, что наконец-то после многолетней разлуки вернулся в родные места, а теперь вновь стал странником.

Родится мед в ячейках желтых сот,

И штиль стихий безумство предвещает,

И пифия в беспамятстве вещает

Предназначенья солнечных высот.

Из сердца помыслов река течет,

К своим истокам возвращаясь вскоре.

Безмолвия в груди родилось море.

Непреходяще то, что не влечет.

Молчание священного конклава,

Святой собор, божественный совет,

Создание извечного Стоглава.

Подвижником становится Варрава.

И духу плоть даст истинный ответ,

И Хаос возродится в бурной лаве.

Глава VIII, в которой повествуется о поездке в столицу и о новых надеждах и опасениях героев

Четверг и пятница прошли у меня совершенно спокойно. Сергей снова уехал на дачу, Анатолий не звонил, в институте ничего не происходило. В пятницу с работы я позвонил Илье и напросился к нему на работу в понедельник под тем предлогом, что он сам как-то приглашал меня заходить, но у меня все времени не было, а теперь вот летом я как раз мог бы… И прочее в том же роде. Короче говоря, условились, что я заеду к Илье в понедельник часикам к четырем. Он покажет мне свой кабинет, а потом мы сходим попить кофе в кафетерий поблизости.

Поскольку выходные попадали в зону вынужденного безделья, у меня возникла мысль съездить в Москву – навестить Андрея Королева, рассказать ему о наших событиях и проблемах (опустив, конечно, все про Христа и Анти-Христа) и посоветоваться с умным человеком, который как раз и в институте был в день ЧП. Для порядка я решил посоветоваться с Анатолием, но он куда-то исчез, и мне пришлось оставить в конце концов сообщение на автоответчике. В нем я уже просто информировал Анатолия о своем решении съездить в Москву и поговорить с Андреем.

В пятницу во второй половине дня я набрал номер его телефона. Трубку быстро сняли, и я услышал голос Андрея. Я сказал, что собираюсь на завтра-послезавтра в Москву и хотел бы с ним повидаться. Андрей был крайне приветлив и отменно вежлив; даже предложил встретить меня на вокзале, от чего я, конечно, отказался. Мы договорились, что я подъеду к нему в субботу к вечеру, и он продиктовал мне свой адрес. Предупредив Инну, что я уезжаю на выходные в Москву, я поехал на Московский вокзал, где без труда взял один купейный билет на скромный непретенциозный поезд (не «Красная стрела» и не «Николаевский»), приходящий в Москву в шесть с небольшим утра, и в час назначенный отбыл в Первопрестольную.

Я всегда плохо сплю в поездах, а если поезд отходит в десять вечера и в шесть утра уже надо выходить из вагона, ни о каком сне не может быть речи вообще. Короче говоря, прибыл я в столицу нашей родины совершенно сонным, разбитым и вялым. «Какой черт меня сюда занес и чего ради?» – было доминирующим чувством. Посидев часок на вокзале и понаблюдав вокзальную жизнь, около половины восьмого я сел в метро и доехал до станции «Таганская». Около метро уже открылись ларьки и киоски, я выпил двойной кофе (увы, просто растворимый «Нескафе») и позавтракал в китайской забегаловке «Хуанхэ»; при желании заказанное блюдо там упакуют в красивую картонную коробку, чтобы вы могли съесть его там, где вам удобнее, – дома или прямо на рабочем месте. Потом я снова отправился в метро, вышел на Охотном Ряду и, посетив Красную площадь, направился прочь от нее по Тверской. У кинотеатра «Россия» я свернул в сторону и двинулся к саду «Эрмитаж».

Я часто ездил в Москву в 1992–1993 годах, когда столица напоминала скорее помойку, нежели центр великой державы. Потом я не был в ней несколько лет и был просто потрясен произошедшими переменами, когда вновь приехал в 1997 году: теперь я был в европейском городе ничуть не хуже, скажем, Берлина. Все чисто, цивилизованно, комфортабельно. Конечно, все понятно – и восемьдесят процентов российских капиталов, сосредоточенных в Москве, и возможность использовать для городских нужд федеральные средства, и прочее в том же духе. Но тем не менее эти деньги могли бы и не дойти до московских улиц, которые теперь, как говорят, моют шампунем, а осесть в карманах каких-нибудь чиновников и близких к ним «бизнесменов». Что-то, наверно, и осело, но отнюдь не все: все же город ожил и был приведен в божеский вид. Другое дело, что эта «российская Европа» Москвой и ограничивалась: даже Питер, несмотря на все попытки сделать из него культурную столицу и место проведения саммитов, оставался провинциальной золушкой, пытающейся сделать макияж за счет средств царственной прабабушки, изрядно истощившихся и поблекших за истекшие годы. Короче, порфироносная вдова опять заткнула за пояс новую царицу, презиравшую ее сверх меры за купеческое скопидомство и отсутствие имперского лоска. Увы, чем-чем, а отсутствием лоска теперь Москву не попрекнешь! Хотя, конечно, страшно далека она от всей прочей России (что ее, кажется, однако, не очень-то и беспокоит).