Путь Самки - [4]

Изольда Давыдовна была дамой в высшей степени серьезной, и некоторые коллеги в ее присутствии просто трепетали. У меня же и с ней, и с ее не менее серьезной подругой Светланой Никитичной Бессоновой были самые добрые отношения. У Изольды Давыдовны было удлиненное лицо с точеными чертами и тонкими недобрыми губами (именно это красивое в далекой молодости, но холодное лицо и послужило причиной для появления ее прозвища «Пиковая дама») и величественная походка подлинной леди и аристократки духа. Занималась она лингвистикой измененных состояний сознания и опубликовала несколько статей об особенностях грамматических конструкций больных алкоголизмом, находящихся под терапевтическим воздействием кетамина. Опыты с кетамином, проводившиеся над несчастными алкоголиками под видом их лечения, всегда казались мне варварски жестокими, поэтому я просто удивлялся, как такая эстетская дама, как Изольда Давыдовна, могла хладнокровно изучать грамматику высказываний этих мучеников (тут попахивало почти что доктором Менгеле). Однако через некоторое время выяснилось, что в клинику Пиковая дама никогда не ходила, о воздействии кетамина имела самое приблизительное представление, ни одного алкоголика, подвергавшегося кетаминотерапии, никогда не видела и все материалы для своих исследований черпала исключительно в библиотеке из отчетов мучителей в белых халатах. Ее исследования принесли ей определенную известность и даже поездку в Англию, кажется в Кембридж.

Завидев восходящую по лестнице Пиковую даму, я поднялся и раскланялся, за что получил в награду милостивую улыбку и вопрос о том, как я поживаю. Услышав мой положительный ответ, она слегка наклонила голову и величественно вступила под сень коридора второго этажа. Ничего, сейчас коллеги-доброжелатели ее обрадуют перспективой сидения на производственном совещании у Георгия Тиграновича.

А кстати, и время уже почти подошло. Сделав это важное наблюдение, я медленно пошел по лестнице в направлении, противоположном направлению движения Изольды Давыдовны, то есть вниз.

Потом по другой лестнице пришлось подниматься наверх, в так называемый Зеленый зал, использовавшийся или как читальный зал институтской библиотеки, или как место для проведения собраний, конференций и прочих относительно многолюдных мероприятий. Говорят, что во времена великих князей здесь был то ли танцевальный зал, то ли фойе перед ним. Думаю, скорее верно последнее, ибо акустика там была отвратительная и слух на всех собраниях и симпозиумах приходилось напрягать изрядно.

Свое же современное название он получил за стены нежно-салатного цвета, успокаивавшие и ласкавшие глаз во время долгих и занудных заседаний.

Зеленый зал понемногу наполнялся. Я прошел вперед и сел около Тролля, так как не был уверен, что кто-нибудь из моих достаточно бесшабашных приятелей вообще придет слушать Аванесяна, а в их отсутствие Георгий Леопольдович был, вероятно, наиболее приемлемым соседом.

Не успел я усесться, как в зал быстрой походкой, на ходу отбиваясь от коллег, пытавшихся задержать начальство приватными вопросами, вошел сам Георгий Тигранович Аванесян, милостию Божией (сиречь президиума РАН) и волею коллектива директор СПбО ИТП РАН. Он прошествовал к старинной кафедре, смахивавшей на церковный аналой, и возложил на оную свои длани. Собрание началось.

Георгий Тигранович, как всегда, был безукоризненно одет. Светлый кремовый костюм, неизменная белоснежная рубашка, не очень туго затянутый галстук – все было прилично, достойно, элегантно и респектабельно.

Поначалу я не очень вслушивался в то, что говорит директор, теша свой слух модуляциями его хорошо поставленного голоса. Георгий Тигранович был великим администратором и великим (по крайней мере одаренным) артистом. Думаю, что не одна театральная труппа могла бы пожалеть о том, что его привлекла не сцена, а наука, точнее, руководство наукой. Голос нашего директора мог звучать интимно проникновенно, как бы обращаясь к каждому сотруднику по отдельности, мог гневно грохотать, обличая нерадивых, а мог и буквально биться в истерике (если про голос можно сказать, что он «бьется в истерике»). Никогда не забуду один эпизод, имевший место лет десять тому назад. Тогда институт посетила пожарная инспекция и нашла какие-то серьезные изъяны в нашей пожарной безопасности. Георгий Тигранович немедленно созвал лойя-джиргу[2], то бишь ученый совет института, и впал в полное неистовство. Он так топал ногами и брызгал слюной, разнося АХЧ – административно-хозяйственную часть, что пожарная комиссия просто умилилась и прослезилась от произведенного ею же эффекта и так уверовала в эффективность директорской истерики, что даже не наложила на институт никакого штрафа. Иногда актерские дарования Аванесяна проявлялись в политической сфере. Во время нелепого «путча» августа 1991 года жертвой его артистизма чуть не пал несчастный Константин Иванович Ревунов. Аванесян во время трех дней, которые развалили Союз, был в отпуске, и Константин Иванович замещал его. Заботясь о безопасности сотрудников, он имел неосторожность в понедельник 19 августа, когда вся буффонада «переворота» еще не выявилась в полной мере, издать приказ, отменяющий на время действия указа о чрезвычайном положении, изданного «чуком-и-геком», библиотечные дни и предписывающий всем сотрудникам института каждый день быть на своих рабочих местах. Двадцать первого августа, когда «демократические силы» одержали блистательную победу над бумажным тигром контрперестройки, Георгий Тигранович появился в институте и обрушился на своего несчастного зама за его политическую близорукость и подчинение указам узурпаторов.