Путь - [25]

— Не-не. Просто никогда такого не слышал раньше, — вежливо улыбнулся Шуран. — Мама звала меня Алекос, а все остальные называют просто — Алекс или Алек.

— У вас русских в полисе нет что ли? — Приподнял бровь Ринат Мансурович.

— Есть, конечно, но мало и в основном они в других филах живут. У нас в Асклепионской филе больше греков, чуть меньше турок и киприотов. Болгары, румыны, итальянцев большая диаспора, французы, египтяне есть, башкир ещё огромная семья, казахи, — как школьник перед учителем старательно вспоминал он. — Все хорошо говорят на двух языках, конфликтов нет…

— Лады. — Ринат Мансурович снова вернулся к плите и продолжил спокойным тоном учителя. — Слухай сюда тогда, мил человек, Алекс — это неверно. Алекс, по-нашему Алексей — означает «защитник», Андрос или Андрей — мужчина, али человек. То ись, имя Александрос или Александр можно перебрить как защитник людской. Это более крепкое имя, чем просто Алекс, понял? — опять с ударением на втором слоге вымолвил Ринат Мансурович. — Короче, Шуран, гуси в гусли, бушь картоху с луком, или, может, пельменьи тебе отварить, заточишь?

— О, пельмени это самое то! — обрадовался молодой человек смене темы и появлению более вкусного блюда в меню.

— Давай, сварганю тобе пельменьев. Так, и ещё…, — старик критически глянул на одежду Шурана, — тебе бы перерядиться, мил человек. — Ринат Мансурович направился к старому комоду, пошерудил в нем и кинул Александру тёплую кофту, да старые, но чистые джинсы. — Сымай пока манатки, вот тебе моя одёжка, чистая, поглаженная. А то твоей теперича только полы подтирать. Надеть-то смогёшь?

Получив утвердительный ответ, и ещё раз взглянув на измождённое лицо путника, старик вздохнул:

— Слышь-ко, горемычный, у меня водочка есть, говорят, от нервы помогат? Бушь?

— Да, давайте, Ринат Мансурович немного, граммов пятьдесят. Не откажусь, — разлился в улыбке счастливый Санёк, благодарно переодеваясь.

— Да хоть сто писят, — легко отозвался Ринат Мансурович.

— А вы то хоть будете? — спохватился Шуран.

— За компанию тожа можа, тяпну рюмочку. Давай, переряжайся и айда ись* (переодевайся и иди кушать).

*

Через час, выпив больше полбутылки на двоих и изрядно опьянев, Шуран выкладывал старику все свои приключения. Рассказал про то, как его пытались заманить хитростью, о том, как он нос сломал длинному, как вылетел на полном ходу из мобиля и потом бежал по лесу. Шёпотом поведал ему и про Аттала, который закапывает живых людей в землю. Чувствуя прилив доверия к старому человеку, спасшему его, он делился всеми мыслями, тревогой, страхом, неуверенностью, сопровождавшим его по дороге, постепенно облегчая свою душу. Ринат Мансурович внимательно слушал рассказ, цокая и качая головой. В конце истории он глубоко вздохнул и произнёс:

— Вот ты хапнул горя, мил человек. Так за что, гришь* (говоришь), они тебя?

— Да ни за что, в том то и дело! Я в ликее преподаю, иногда на конференциях выступаю, — весомо, с гордостью добавил Шуран заплетающимся языком. — Ничего не крал, не убивал, ни в каких разборках не участвал, — не смог выговорить он и старательно повторил, — не участво-вал. Сколько думал, так ни к чему и не пришёл, — подвёл он итог. — Хрен его разберёт, что этим сукам от меня понадобилось. Вы же мне верите? — вдруг спросил он и посмотрел пьяными глазами на Рината Мансуровича.

Тот ответил не сразу.

— Очень, Шуран, странна история. Верю аль не верю, это токмо время скажет.

Воцарилось неловкое молчание, прерываемое швырканьем чая — Ринат Мансурович запарил какую-то лесную травку. Обиженный Шуран в тишине доел последний пельмень и дрогнувшим голосом решился на вопрос, который его давно интересовал:

— Скажите, Ринат Мансурович, а вы меня сможете вывести из леса, а? Мне домой нужно, в Мессену. Мне на работу завтра, или послезавтра — я что-то уже запутался в днях.

— Ты, того, не спеши особо, — поставил старик чашку на стол. — Вывести то я тебя выведу, но токмо не прям щас. Пусть твоё барахлишко сначала, как следоват, высохнет, я печку на ночь растоплю. Отойти тебе надо, силов набраться, а то ты вона как ухайдакался. Сегодня ещё у меня перекантуешься, а завтра в вечёр дома бушь, а то ужо темнёхонько, куды на ночь глядя? Под балдой то!* (Выпивший то!) Да и я с тобою вместе! На завтрась давай? Договор?

— Договор, — с облегчением вздохнул Алекс, сам не желая снова лезть в сгущающиеся сумерки.

Ринат Мансурович допил чай, поставил чашку в блюдце, немного помолчал, и, глядя в осоловевшие глаза Шурана, опёрся на руки, серьёзно спросил:

— Расскажи хоть о себе, мил человек? Интересно тебя послухать, чем живёшь, кого робишь?

— Так я, Ринат Мансурович, говорил же, работаю в ликее, магистр, ассистент хирурга. Преподаю студентам общую теорию нейрологии. Иногда сам профессор Гавриловский приезжает из Аквилеи, читает свежие примеры практики. Операции несложные проводим, но тоже редко. Гавриловский известный учёный, но у нас бывает нечасто. Все же самое современное оборудование в Аквилее, ну, и он, соответственно тоже там. А я тут, пытаюсь научить два десятка оболтусов, ассистирую при операциях, мышек недавно вот купили-скинулись, теперь хоть опыты немного проводим. Денег ни на что не хватает, наука то у нас союзная, не полисная. А они в свои центры вкладывают денежки, а наши по остаточному принципу, значит…