Путь один — в глубь себя - [57]

Говорят, у Раваны было десять голов. Если спросить об этом психологов, они скажут, что у всех десять голов, поскольку каждый из нас должен держать наготове много разных лиц. С утра до вечера мы меняем наши обличья. Может, ты этого не осознаешь, может, ты ни разу в жизни не наблюдал за своим поведением. В присутствии подчиненного ты надеваешь на себя одну маску, в присутствии начальника — другую. Если ты полностью сосредоточишься на этом, то увидишь, что твои маски сменяются в мгновение ока. Для человека, подошедшего к тебе задать вопрос о своей работе, ты делаешь одно выражение лица, надеваешь одну маску, но взгляни на себя секунду спустя, когда ты заходишь в кабинет начальника поговорить о своей собственной работе! Посмотри на свое отражение в зеркале, когда ты собираешься одолжить у кого-то денег, и посмотри на себя, когда с такой же просьбой подходят к тебе. Ты сделаешь открытие: эти физиономии нельзя назвать лицом одного человека, они принадлежат двум разным людям.

Но не нужно ограничивать себя числом десять. Не воспринимай число десять буквально. Десять голов Раваны — это лишь символ, метафора. Десять — это последнее число в счете, после него начинается повтор, отсюда упоминание десятки. На самом деле количество твоих личин и масок перевалило за тысячу, но во всем мире счет заканчивается на десяти. Все, что больше десяти, — это уже повторение; так одиннадцать — это на один больше, чем десять, двенадцать — на два больше, чем десять. Число десять символизирует завершение счета, так как в самом начале, когда человек осваивал числа, он считал на своих десяти пальцах; после десяти начинается повторение. Так что эти десять обдичий Раваны указывают на верхний предел счета — на самом деле количество твоих масок неисчислимо и ты постоянно их меняешь.

У Рамы только одно лицо: доведется тебе встретить его счастливым или несчастным, окажется он во дворце или посреди густого леса, он не будет надевать на себя масок. Достигнув состояния, когда у тебя лишь одно лицо, ты становишься Рамой. Иметь только одно лицо означает стать подлинным, показать свое истинное внутреннее обличье; не прятать себя настоящего под маской, не быть подверженным влиянию обстоятельств, но позволить лицу показать твою внутреннюю сущность. Не важно, винишь ты Раму или восхваляешь, выражение его лица остается неизменным; теперь никакие внешние обстоятельства не могут на него повлиять. Его лицо стало спокойным и невозмутимым, и называется эта невозмутимость — Рама.

Когда началась война, убить Равану было очень сложно: отрежешь ему голову, а ему и горя нет. Одна голова падала, а на ее месте вырастала другая, а настоящей головы — настоящего лица — нигде не было видно. Какой смысл срубать фальшивые личины, ведь каждый раз на их месте появляются новые; да и все равно это никакие не лица. Вот почему головы Раваны продолжали отлетать, а на их месте отрастали все новые. Если убрать фальшивую личину, что это изменит? Там не найдешь ни крови, ни плоти; это был лишь мысленный образ, и если его уничтожить, его место тут же займет другой.

Нельзя было убить Равану, пока не найдено его подлинное лицо; ключ к загадке был именно в этом — отыскать его настоящее лицо. Как Равана смотрел в лицо Раме, так и ты не сможешь раствориться перед лицом истины, потому что свое подлинное лицо ты упрячешь подальше; ты не позволишь, чтобы тебе отрезали настоящую голову. Снова и снова ты будешь ходить в храм, возвращаться домой, и на тебе неизменно будет твоя маска. Если отнять у тебя все эти маски и фальшивые личины, ничего особенного не случится. Давай понаблюдаем, как люди ведут себя в храме. Вот мужчина подходит к статуе Бога и склоняется у ее ног. Если присмотреться повнимательнее, ты увидишь, что его гордость не шелохнулась, его истинное лицо не изменило своего выражения: оно надежно упрятано под маской. Поклоны бьет его маска; а настоящее лицо все еще стоит, оглядывается по сторонам и призывает окружающих посмотреть на него и признать, какой он весь из себя набожный — в целом свете такого не сыщешь.

Я слышал об одном императоре, который молился каждое утро, причем в очень ранний час. Оттого, что он был императором, и оттого, что время его молитвы было особое, у него была привилегия молиться в храме перед всеми остальными. Он появлялся в храме в пять часов утра, ведь если бы он чуть задержался, туда пришли бы другие верующие и он упустил бы возможность воспользоваться своей привилегией. И вот он стоял и возносил молитвы: «О Святой Отец! Я бедный человек и великий грешник, я полное ничтожество. Пожалуйста, будь милостив и ниспошли мне Свою благодать!»

И в эту минуту он почувствовал, что в храме есть кто-то еще. В темноте он почти ничего не видел, но, прислушавшись, различил чей-то невнятный шепот, который раздавался из-за стоявшей неподалеку лестницы. Он увидел коленопреклоненного мужчину, который молился: «О Святой Отец!Я бедный человек, я ничтожество».

«Да как ты смеешь, — проревел император, — заявлять в моем присутствии, что ты ничтожество? Кто ты такой, что осмеливаешься называть себя ничтожеством, когда я только что сказал о себе то же самое? Кто ты такой, чтобы называть себя, как назвал себя я,