Путь Никколо - [7]

— Милорд, гребцов было достаточно, — пояснил Юлиус. — Но никто не хотел позаботиться о ванне, так что нас попросили.

Ему самому стало противно слушать, как он, ответственный стряпчий, получивший прекрасное образование, запинаясь, выдает эти жалкие объяснения. Они возвращались с охоты, выпили немало вина, хотели повеселиться и с ужасом думали о том, что до Брюгге идти целых семь миль, — кто бы отказался от возможности попутешествовать в ванне самого герцога? Но вслух он сказал лишь:

— На самом деле, mitten been, ни мы, ни команда не виноваты в этом несчастном случае. В стенах были протечки, и баржа потеряла управление.

Саймон с улыбкой приблизился к епископу:

— Потеряла управление?! В руках гребцов, которые перевозили такую ценность! Кто был у руля?

Никто не был у руля. Все были у руля… Когда принялись допрашивать одного из членов команды, тот внезапно признал, что у руля стоял подмастерье по имени Клаас.

Все обернулись. Боже правый! Добросердечный, невинный, охочий до приключений Клаас, способный лишь шутить и подражать старшим! Клаас, главный горлопан во всей Фландрии. Клаас, который, стоя в луже воды и грязи, открыл глаза, круглые, как две луны… Разумеется, minen heere, он был у руля, но только не после захода в шлюз… Сейчас ему особенно пошло бы перо. Волосы мокрыми прядями висели на глазах, липли к щекам и капали водой за шиворот дублета. Он встряхнулся, и все услышали, как громко захлюпало у него в сапогах.

Робкая улыбка появилась на лице подмастерья, и тут же исчезла, поскольку никто на нее не ответил.

— Minen heere, мы старались, как могли, окунулись в канал, потеряли всю свою добычу и самострелы, но, по крайней мере, ванна герцога цела и невредима.

— Ты дерзишь, — заявил бургомистр, — и, думаю, лжешь. Будете ли вы отрицать, мейстер Юлиус, что этот самый юнец стоял у руля?

— Он был у руля, — отозвался Юлиус, — но…

— Мы это уже слышали. Он перестал править лихтером, когда вы вошли в шлюз. Точнее, вы видели, как он отошел от руля. Но, возможно, потом он вновь начал править баржей?

— Нет! — воскликнул Феликс.

— Я уверен, что нет, — упрямо повторил Юлиус. И совершенно напрасно он это сделал. Стряпчий заметил, как переглянулись моряки, и понял, что с их стороны помощи не дождаться. Они не могли себе позволить такой роскоши. С юридической точки зрения, это несправедливо, но опыт судов — герцогских, королевских и церковных — только доказывал раз за разом, что справедливость не имеет никакого отношения к реальной жизни. Оставалось лишь надеяться, что его нанимательница, мать Феликса, сохранит трезвый рассудок. Оставалось надеяться, что епископ окажется не таким мстительным, как представляется, и что найдется какой-нибудь добрый бог, который запачкает, порвет и уничтожит великолепный наряд Саймона, который, не обращая ни малейшего внимания на окружающих, что-то по-прежнему нашептывал Кателине ван Борселен.

Служанка с ведром тоже никуда не делась, но она больше не ловила взгляд дворянина; круглое личико девушки выражало озабоченность. Возможно, Клаас почувствовал на себе ее взгляд. Он поднял голову, встретился с ней глазами и ответил самой радостной из своих улыбок. Матерь Божья, невольно подумал Юлиус, он даже не понимает, что происходит. Сказать ему? Сказать ему, что утонувший груз со второй баржи — это был подарок… Дар герцога Филиппа Бургундского своему дорогому племяннику Джеймсу, королю Шотландии, пятнадцатифутовый дар, имевший немалый вес и значение. Если же окончательно называть вещи своими именами, то там была пятитонная боевая пушка, мрачно нареченная Безумной Мартой.

Внезапно кто-то вскрикнул. Возможно, подумал Юлиус, то был он сам. Затем, к вящему своему изумлению, он увидел за спиной у епископа, как взметнулась чья-то каштановая шевелюра, и узнал Кателину. За ней бегом бросился Клаас. По пятам за подмастерьем немедля устремилась целая толпа солдат.

На самом краю причала бородатый мужчина в длиннополом одеянии обернулся. Он видел, как бежит к нему девушка, и постарался убраться с ее дороги, а затем увидел, что она пытается поймать унесенный ветром головной убор, и вытянул руку. Ее эннен покатился и пролетел у самых его ног. Он нагнулся в тот самый миг, когда Клаас, сделав рывок, опередил девушку и совершил отчаянный прыжок. Они столкнулись.

Бородач рухнул с оглушительным хрустом. Клаас, оступившись, перелетел через упавшего человека и, в фонтане дурно пахнущих брызг, рухнул прямиком в канал. Девушка остановилась, недовольно покосилась на воду, затем, нахмурив брови, склонилась над флорентийцем.

Стряпчего, наконец, отпустили. Феликс, также освободившийся, сказал лишь: «О Боже!» и ринулся к причалу. Юлиус — за ним. Заглядывая поверх голов, он видел, как Клаас плещется в воде. Когда подмастерье, наконец, поднял голову, то смотрел он на Кателину ван Борселен, а не на солдат, выстроившихся вдоль причала.

— Помялся! — огорченно объявил Клаас.

Он говорил о промокшем головном уборе, который цепко держал в руках, перемазанных синей краской. Закашлявшись, подмастерье внимательно осмотрел эннен, после чего перевел извиняющийся взгляд на его растрепанную владелицу.