Путь на восток - [11]

Полчаса и поток беженцев иссяк… Чуть раньше затихла стрельба в городе. Наконец из-за поворота вылетел Бюссинг: из него выскочил командир моего второго взвода и замахал рукой. Получив ответную отмашку подъехал, доложил лично, хотя мог бы и по рации — пижон!

— Товарищ командир! Силами трех групп и… — скромно потупился — вашей роты город захвачен! Сопротивления нет, вылавливаются остатки немцев! Командиры групп ждут вас в комендатуре!

Молодцы! — похвалил его я — ну а за личный доклад, а не по рации — тебе и награда: отведёшь пленных своим взводом в город к комендатуре… Комвзвода вытянулся, кинул ладонь к пилотке:

— Сделаем в лучшем виде товарищ капитан! — и улыбнулся — мол оценил вашу награду… Хлопнул по плечу — выполняй победитель… Бюссинг катит по захваченному городу; я гляжу из смотрового окна командирского броневика… Увиденное радует глаз, греет душу и обнадёживает личную жабу: трофеи будут отменные! Заехали на станцию — там уже идёт разгрузка полным ходом! В депо повезли зенитки — значит скоро там заработают мои Левши-умельцы…

Посмотрел их работу в городе, на отдыхе — противотанковую самоходку с 50мм пушкой: не хуже «сучки» — СУ-76 получилась, да ещё и с башней поворачивающейся! И крышу можно закрыть броневыми листами от осколков… Здесь — до утра, что-нибудь ещё успеют собрать. Подъехал к комендатуре — из здания высыпали командиры батальонов: Рощин и Молодцов. Доложились по городу: раненых 28 человек — все средние и лёгкие. Один убитый. У Молодцова… Парень стоит аж черный от горя… Эх, лейтенант, лейтенант… — знал бы ты сколько я оставил умирать там — в Барановичах… Обнял обеих, похлопал по спине, начал с Молодцова:

— То что переживаешь за бойцов — это хорошо; это по-нашему! Но страдать вот так — не нужно: здесь и сейчас война идет, а не учебные манёвры! А на войне, знаешь — убивают: пуля, она ведь дура…

— Молодцов улыбнулся вымучено, выдавил из себя с трудом:

— Я понимаю товарищ капитан… Но мне кажется: их смерти — моя недоработка! Я что то не доделал; чему то не научил; где то в чём то сплоховал… — прошептал виновато… Надо поддержать, ободрить…

— Виноват говоришь? Так чего ты здесь тогда стоишь?! Бегом к своим — исправляй ошибки! Лейтенант дернулся, но я его окрикнул:

— Ты головой то думай комбат! Куда побежал — у тебя же машина есть! Так всех бойцов своих испугаешь! Молодцов улыбнулся, козырнул и отбыл — на личном Бюссинге, какой у нас у всех троих — командирский. Обернулся к Рощину — теперь его очередь:

— Ну а ты чем порадуешь? Комбат 2 доложился… Ну что ж — неплохо: и продовольствием мои комбаты разжились на своих станциях и бронетехникой и боеприпасами и всяким нужным барахлом… Рощин привел роту из бывших пленных — отбирал как и я, а Молодцов — аж два батальона: в Лунинице расположены два лагеря для пленных. Один в городе, для разных работ, а второй — штатлаг — за городом… Пленные оттуда совсем плохи: худые, тощие, слабые, но когда с ними разговаривал — обижались: почему их не взяли немцев бить?! Смех — но разве что сквозь слёзы…

В город втянулись остатки колонн, стоявшие в местах ночного отдыха… Я не командую — только наблюдаю; лишь даю иногда указания… Зашёл в госпиталь — О…о…о… — знакомые лица! Грета, командующая в перевязочной увидела меня, улыбнулась, но я сурово ткнул пальцем в рядового немолодого бойца:

— А этот что тут делает? Вынести его на улицу — он не желает находится рядом с немецкими врачами! Боец, опять перебинтованный, с кровавыми разводами на бинтах вскочил, хоть и с трудом:

— Товарищ капитан! Ну я же уже повинился! И меня простили! А вы вспоминаете… И набрался смелости — Кто старое помянет — тому глаз долой! И смотрит — как среагирую на такую дерзость. Среагирую…

— А чего же не продолжаешь дальше: А кто забудет — тому оба!

— И всё то вы знаете товарищ капитан! — улыбнулся боец — с вами лучше не спорить и не пререкаться! Усмехнулся в ответ:

— Вот это ты в точку: не спорить и не пререкаться! Товарищи медики — повернулся к немцам, «незамечающим» нашего диалога — у вас есть претензии к этому бойцу? Первой среагировала Инга:

— Никак нет товарищ капитан! — выкрикнула она, продолжая бинтовать своего раненого. Мэтр лишь скупо обронил — Конфликт исчерпан… Анестезиолог буркнул коротко — Нет претензий. Грета ответила так, что мне стало неловко за себя, как и многим раненым:

— Он извинился товарищ командир… У нас нет к нему претензий…

— Ну раз так — тогда ладно… произнёс скороговоркой и покинул перевязочную под призывно-обволакивающий взгляд Греты — от греха подальше… Нафиг-нафиг это шевеление в штанах…

Этот боец пришёл ко мне тогда, после перевязки; извинялся, клялся всякими клятвами, что понял, осознал — только оставьте в группе!

— Ты оскорбил своими словами честных медиков, хоть и немцев! Они стараются не за страх а за совесть, а ты из фашистами обозвал! А у нас — в Советском Союзе разве немцев нет? Или они не служат в Красной Армии? А на заводах и фабриках разве не работают немцы, которые являются гражданами Советского Союза?! А ты значит столкнуть хочешь лбам советских людей; вызвать друг к другу подозрительность и ненависть! У меня в подразделении национализм разводишь! Они хоть и бывшие враги, но хорошего сделали для всех очень много. А ты их фашистами обзываешь!