Путь меча - [6]

Улыбка Йоши застыла, на него нахлынуло чувство потери. С волнующей внезапностью радость от свидания с Нами превратилась в чувство болезненной пустоты: та, какой он ее увидел, оказалась несравненно прекраснее той, какую он помнил. У него ослабели колени и задрожали руки при виде ее совершенной красоты. Он понимал, что должен радоваться ее счастью – у нее будет богатый и могущественный супруг, – но мысль о том, что она будет женой другого, оказалась почти невыносимой. Ему понадобилось огромное усилие, чтобы скрыть волну ревности, накатившую на него, когда он осознал, что теряет ее навсегда. Ну что же, что будет, то и будет. В сумерках, сгущавшихся над замком, Йоши справился со своим страданием. Его белое лицо было спокойно и должным образом сдержанно: он махнул веером и поднялся по ступеням, чтобы поздороваться с семьей.

Глава 3

– Ну, – сказал Исао, – быстро! Бежим через дорогу, пока нас не заметили.

В сосновом лесу стало темно, когда солнце село за горой. В то время, когда Йоши поднимался по ступеням замка Окитсу, Исао перевел Шинобу и детей через дорогу и помог им перелезть через белую каменную оштукатуренную стену, которая окружала Сейкен-джи. Они поспешили через двор, усыпанный гравием, к зданию храма. Исао знаком велел им подождать у веранды, пока он ищет Генкая, бонзу. Он тихонько постучал в выцветшую дверь жилища бонзы.

Нет ответа. Он постучал еще раз. Время остановилось, пока он, пригнувшись, ждал ответа. Когда он уже решил, что там никого нет, засов был отодвинут. Несмотря на свой страх, Исао подумал, как печально, что даже в храмах необходимо крепко запирать двери от грабителей, которыми кишели окрестности.

Дверь отворилась. При свете небольшой масляной лампы Исао увидел бонзу. Генкай был одет в грубо сотканное желтое платье. Он был очень высок, худощав и жилист. У него был широкий лоб, на висках проступали синеватые вены, крупный нос выдавался между впалыми щеками, дальше взгляд мог отметить хорошо очерченный, выразительный рот и сильный подбородок. Хотя он казался гораздо старше Исао, они были одинакового возраста. Масляная лампа давала слабый кружок света и бросала глубокие тени на его глазные впадины. Даже в полумраке от него исходило спокойствие, и он вселил мужество в душу крестьянина. Голос его был низким и мягким.

– Чем я могу служить вам? – спросил он с простым достоинством. Исао упал на пол, прижимаясь лбом к бревнам.

– Мы в смертельной опасности, – сказал он судорожно. – Моя семья ждет снаружи. Можно мне привести их сюда? Им страшно в темноте.

– Спеши! Пусть Будда осветит твой путь.

Исао торопливо подполз к двери, он прошептал имя Шинобу, позвав ее войти с детьми.

Шинобу? Бонза помнил ее как одну из женщин, регулярно посещавших храм. Он любил религиозных работящих крестьян и их жен, которые, несмотря на тяжелую жизнь, не теряли своей веры. Его лицо было очень ласковым. Именно ради возможности помочь другим людям найти уверенность и спокойствие, которые он приобрел под защитой Будды, он стал бонзой.

Генкай обратился к религии лишь несколько лет тому назад. Его набожность быстро продвинула его в иерархии монахов Сейкен-джи. Несмотря на молодость, он глубоко погрузился в веру, чувствуя постоянно над собою око божества. Говорил он звучным голосом истинно верующего, не для того, чтобы произвести впечатление на слушателей, а потому что это помогало ему ощутить связь с миром спокойствия и добра, которого он не находил в реальности, окружавшей его. Его голос с повышавшимися и понижавшимися интонациями выражал уверенность, что он говорит истинные слова Амиды Будды.

Дитя аристократической семьи, окруженный слугами и работниками, он полюбил людей, которые трудились за малое вознаграждение и которых никто не ценил. Эта любовь развивалась, несмотря на неодобрение и даже насмешки равных ему по положению. Мысль, что, принадлежа к гордой провинциальной аристократии, он может всей душой любить крестьян – людей низких по положению, – вызывала негодование у его друзей и семьи. Но Генкай унаследовал упрямство, которое дало ему силу отказаться от мирских удовольствий и принять суровость монашеской жизни.

Генкай заговорил ласково, его голос успокаивал беглецов.

– Почему вы явились в дом божий в такой необычный час и таким странным образом?

Шинобу упала на колени рядом с Исао.

– Пожалуйста, помоги нам, – воскликнула она. – Нам больше некуда обратиться. Ты всегда осуждал жестокость даймио. А нас именно злоба даймио выгнала из дома. Нам нужна помощь… Место, куда спрятаться… Я сказала мужу, что здесь мы будем в безопасности.

– Амида Будда дает убежище всем, кто обращается к нему. Но скажите, что вы сделали такого, что вынудило вас стать беглецами? – голос Генкая то повышался, то понижался в певучем ритме.

– Мы употребили наш рис на оплату целителей, которые лечили отца Шинобу, – сказал Исао, не поднимая головы. Потом он поднял глаза и простонал:

– У нас ничего не осталось на уплату налогов. Нас ждет гибель, если самураи князя Чикары найдут нас.

– Опять князь Чикара, – громко сказал монах. – Он не считается ни с богом, ни с человеком. – Генкай сделал им знак встать. – Как вы добрались до божьего дома? – спросил он. – Вас кто-нибудь видел по пути?