Путь к звездам. Когда гороскопы сбываются - [27]

Я подарил отцу пять лет своей жизни

Владыки кармы — это такие сущности, метров семьдесят-восемьдесят ростом, в сравнении с которыми мы просто лилипуты. А человеческая жизнь или судьба для них — все равно что для нас кошки или собаки, которые живут в десяток раз меньше, чем человек. Мы берем щенка и понимаем, что мы когда-то будем его хоронить. Мы его должны воспитывать, контролировать и так далее, но мы понимаем, что он быстрее постареет и быстрее умрет. Они тоже смотрят на человеческую жизнь как мы на жизнь животных. А когда ты начинаешь в некотором смысле пытаться что- то изменить, они говорят: «Куда ты лезешь? Что тебе надо? Это законы природы. У каждого свой срок, твой отец выработал моторесурс, всё».

Они мне объяснили, что даже умирать следует вовремя. Если задерживаешь человека из своих собственных представлений или из-за матери, ты берешь за него ответственность. Ответственность за то, что будет потом. И усиливаешь с ним кармическую связь. Я попытался объяснить:

— Вы понимаете, я не могу выполнять свой сыновний долг по отношению к матери, потому что у меня есть своя программа. У меня астрология, йога, биоэнергетические дела, я занимаюсь изучением паранормальных явлений, мне нужно духовный рост постоянно поддерживать и так далее… Я не могу все это бросить.

Они так на меня посмотрели пристально и говорят:

— Ну, если ты готов пожертвовать лет пять своей жизни, мы у тебя возьмем, а ему дадим. Ты готов на жертву?

Это тоже очень важный момент. Я никогда раньше об этом не задумывался. Но действительно, иногда ты можешь этим ресурсом жизненных сил или временем, как ресурсом, поделиться. Когда предложили, жалко вроде бы пять лет, все-таки серьезное дело. Но было и ощущение, что это правильно: потому что я занимаюсь своими делами, не выполняю сыновний долг, но отца здесь удерживаю, и он выполняет свой супружеский долг, наш семейный. Я как бы в качестве валюты… Как говорится: «Денег нет, работай сам, деньги есть — кто-то за тебя это сделает» Я располагал временем, у него время уже кончилось. И я подарил это время отцу.

На другой день утром я приехал к отцу в больницу, захожу в реанимацию, говорю:

— А где Зараев?

Мне отвечают:

— Его уже из реанимации перевели.

Я захожу в палату, смотрю, пустая койка:

— Где Зараев?

— Вон он!

— Где?

А он уже вышел на улицу и смотрит: как мужики играют в домино, и чуть ли не болеет за кого-то. А до этого у него пульс был 30 ударов в минуту сердечный. То есть там оставалось всего ничего… Я выхожу и говорю:

— Отец, ты чего?

— А что, мне уже лучше стало.

Ну, он Овен, поэтому как стало лучше — хвост задрал и поскакал. Только что вчера умирал, сегодня уже бодается.

Ребята тоже говорят:

— Забирай его, мы его прогнать не можем, он «лежачий» сюда пришел.

— Мне скучно одному лежать, когда кто-то в домино режется!

В общем, не стал я его уводить, все же было нормально. Я увидел этот эффект: вечером еще непонятно, переживет он ночь или нет, а утром он уже сам ходит и смотрит на доминошников. Потом он вернулся в палату, я его проводил и с главным врачом стал разговаривать, кстати, тоже Зараев, однофамилец. Я у него спрашиваю:

— Какие перспективы?

— То, что он хорохорится, это бывает, но перспективы плохие, потому что у него одна треть сердца осталась, все остальное закупорено. Короче, мы не знаем, что делать, здесь его держать бесполезно.

— А что можно сделать?

Операции там такие не делают: городок десять или двадцать тысяч населения. Только везти в Москву.

— Мы, — говорит главврач, — можем дать направление — и то по старой дружбе…

А этот врач к нам постоянно приходил в гости, он рыбак, червей копал у нас в огороде, в хороших отношениях мы с ним были. Он говорит:

— Я могу вам дать направление в серьезный институт, примут — не примут, я не знаю, но попытаться можно. Давай, попробуем.

Нам дали машину «Скорую помощь». Тогда, по-моему, была «Волга» такая длинная. И где-то сто пятьдесят километров мы с отцом проехали. Подъезжаем к воротам того института — и ему становится плохо. Его прямо из машины, без направления, без ничего — в реанимацию и под нож. Сделали операцию, поставили кардиостимулятор. Тогда еще были стимуляторы с большими батарейками снаружи. Туда электроды от этих батареек шли и задавали импульс. Месяца три он там пролежал, пока не пришли более современные батарейки-таблетки. Маленькие, специальные, которые под кожу вшиваются.

Прожил отец до 1990 года — еще восемь лет. И самое интересное, что вот эти «мои» пять лет, про которые они мне, наверное, говорили, как раз пришлись на 1986–1988 годы, когда меня, если бы отец не был жив, — точно посадили бы. Потому что тогда Крючков начал устраивать облавы на всех эзотериков за «нетрудовые» доходы. Посадили очень многих. Многие попали «на Крючок», как тогда мрачно шутили. Спасибо моему папе. Благодаря тому, что он инвалид I группы, я оформил справку по уходу за ним — и на меня советский закон про тунеядство не распространялся. А так либо ты по уходу за отцом, либо ты тунеядец — и в тюрьму. Вот такая карма. Позже я подробнее опишу эти годы испытаний. В ретроспекции просматривая жизнь, видишь, как все ее эпизоды согласованы между собой, входя один в другой, как матрешки или слои луковицы.