Путь к золотым дарам - [15]

Выпустив из руки слишком большое для пешего, ещё и отягощённое щитом копьё, Хор-алдар одним движением сильной руки переломал копьё врага. Но князь оставался на земле, а его противник — на колеснице. Многие росы, не знавшие кельтских обычаев, ждали, что сейчас волох раздавит колёсами поверженного сармата. Но бастарн отъехал назад и соскочил с колесницы, держа в руках небольшой круглый щит и несколько дротиков. Следом спрыгнули оруженосцы. Едва Хор-алдар успел подняться, дротики полетели в него. «Пляши, сармат!» — метя в ноги, смеялся Эбур Круайх. «Пляши, сармат!» — подхватили словене и другие воины Цернорига.

От первого дротика князь отскочил, отделавшись порванным сапогом. Следующие три он один за другим отбил мечом. Тогда бастарн метнул в него щит с острыми краями, обитыми заточенным железом. Хор-алдар принял его на острие меча и, раскрутив, послал обратно. (Когда-то, бежав с Лаврионских рудников, князь несколько недель странствовал в компании бродячих артистов). Теперь уже Кровавому Вепрю пришлось уклоняться, а щит ранил одного из оруженосцев.

— Ну что, потешился? А теперь будешь сражаться, — сказал Хор-алдар и с мечом и акинаком в руках двинулся на врага.

Тот уже ждал его с большим щитом и копьём. Бастарн ударил, метя в живот ниже панциря. Но прежде чем зазубренный наконечник успел вонзиться, сармат перехватил его двумя клинками, словно кузнечными клещами, и резко вывернул из руки противника. Тот быстро взял у оруженосца меч, и противники затанцевали друг вокруг друга, высекая искры из стали. Длинный щит с острым железным умбоном[18] надёжно закрывал бастарна, чьих движений ничто не сковывало. Но когда он ударил поверх щита, целясь в лицо врагу, тот отбил удар акинаком, а мечом рассёк бастарну руку возле плеча. Хлынула кровь. Мигом поняв, что рука, хотя и не обездвиженная, не сможет долго удерживать щит, Кровавый Вепрь ударил щитом вперёд. Острие умбона не смогло пробить панциря, но на ногах сармат не устоял. С диким, отчаянным криком бастарн взмахнул мечом, но рука со щитом уже бессильно повисла. В следующий миг его клинок наткнулся на меч сармата, а в живот вонзился акинак.

Встав над поверженным врагом, Хор-алдар сказал:

   — Бился бы с тобой дядя Ардабур, он бы тебя только разоружил да в плуг запряг. А я тебя принесу в жертву. Не вашему богу, а нашему.

Он отсёк Кровавому Вепрю правую руку, подбросил её в воздух, потом отрубил голову и поднял её к небу за огненные волосы с криком: «Орта-агн!»

   — Ортагн! Перун! — подхватили росы-сарматы и венеды.

«Утончённые любители гладиаторских боев скривили бы носы и принялись рассуждать о жестокости варваров. Да, нужно быть просвещённым римлянином, чтобы не приносить человеческих жертв и при этом развлекаться зрелищем убийства», — подумал Хилиарх.

Возница с оруженосцами унесли останки сильнейшего из бастарнов, а дружинники Хор-алдара увели колесницу и забрали оружие.

Войско росов стояло, готовое к битве. Посредине выстроились клином конные сарматы — в доспехах, с длинными копьями. Слева и справа от них — пешцы-венеды. Видя напротив себя таких же венедов, только в отороченных мехом безрукавках-кептарях поверх белых вышитых сорочек, поляне, северяне, нуры поневоле задумывались: зачем они сами явились сюда с войной? Да и чернявые бородатые даки ничего плохого им не сделали. Но стоило взглянуть на бастарнов в рогатых шлемах, под кабаньими знамёнами, и в душе закипала досада. Если вы такие же Сварожьи правнуки, добрые, весёлые да работящие, почто над собой терпите это стадо свиное? Или рады, что не вас грабят и жгут, что и вам от добычи перепадает, что есть куда сбыть из села самых буйных да лихих? Так не жалуйтесь теперь, что и до вас добрались.

Снова заревели быками медные кабаньи глотки, и войско Цернорига, ощетинившись копьями, двинулось вперёд. А навстречу ему, гремя доспехами, степным ураганом помчались сарматы. «Мара!» — грозно разносился по степи сарматский клич, и с обеих сторон вторил ему венедский «Слава!», заглушая медвежий рёв бастарнов.

Два железных клина сшиблись, и конный врезался в пеший, расколов его. Копья бастарнов ломались о нагрудные латы коней. А длинные сарматские копья с тяжёлыми наконечниками раскалывали щиты, пробивали насквозь кольчуги и тела кельтов. А за кольчужными воинами были другие — со щитами, а то и без них, в одних плащах, подобно павшему нахвальщику. Но пеший клин не распался, не разбежался. С дикой, веприной яростью бросались бастарны на всадников с двух сторон, пренебрегая защитой, не боясь ни ран, ни смерти, думая лишь о том, чтобы убить врага.

Даже насаженный на копьё кельт ещё пытался достать врага или свалить его с седла. Раны? Чем больше их, тем почётнее. Смерть? Славно умереть для воина ещё почётнее, чем вернуться с победой. Волхвы и те, кто был наделён духовным зрением, видели, как из лбов яростных воителей вырывалось сияние, подобное острому и длинному рогу, — «бешенство героя». Рядом кололи друг друга копьями, рубились топорами венеды. Но среди них наделённых светящимся рогом почти не было. Не в чести были у венедов те, кто впускает в себя беса. Особенно если сам вышел биться с бесовыми слугами.