Путь к Заоблачным Вратам. Старинная проза Китая - [183]

Все трое поставили свои подписи, и бумага была вручена Хань Цзывэню, который опасался, что из-за крайней бедности в его свадебном деле может произойти любая непредвиденная случайность. И все же он не мог предполагать, что богач в один прекрасный день откажется от подписанного им договора. Однако речь об этом пойдет дальше.

А пока они выбрали благоприятный день и договорились о свершении положенных церемоний. К назначенному сроку юноша собрал свыше пятидесяти лянов, на которые с грехом пополам купил украшения и сшил платье, а также оставил себе немного наличных денег на расходы. Затем он достал особую карточку и в ней написал: «Почтительно передаю свой денежный дар. Вам низко кланяется зять Хань Цзывэнь». Дав своим друзьям по одному ляну серебра, он попросил их быть сватами. Жених и два друга с дарами отправились в закладную лавку Цзиня. Богач и его жена (а она была из фамилии Чэн), люди весьма состоятельные, не сильно обрадовались подаркам жениха, посчитав их нищенскими, но все же их приняли, потому как боялись за свою дочь. Дав согласие на брак, они сделали ответные дары, к слову сказать, весьма пребогатые, и отец передал сюцаю прядь волос, перевязанную синей нитью.

«Если бы не волнение из-за слухов, неизвестно, когда бы я приобрел себе жену! А сейчас есть у меня доказательства!» — с радостью думал сюцай, но об этом мы пока умолчим.

Время летит стрелой, солнце с луной снуют как челнок, жара уходит, и наступает хлад. Словом, прошел почти год, и наступил второй год эры Счастливого Успокоения. Лживые разговоры об отборе государевых дев понемногу утихли, и супруги Цзинь стали раскаиваться, что просватали дочь за бедняка. Что до Ханя, то он, потратившись на сговорные подарки, вконец опустошил свой кошелек, а потому не решался заводить разговор о свадьбе.

Однажды в закладную лавку Цзиня вошел пожилой человек в сопровождении юноши семнадцати-восемнадцати лет. Цзинь в это время занимался проверкой счетов.

— Зять, ты, оказывается, дома? А где же сестра?

То был брат жены — владелец ломбарда Чэн из Хуэйчжоу, который вместе с сыном Ашоу приехал, чтобы предложить родственнику открыть на паях еще одну закладную лавку. Цзинь поспешил навстречу гостям, а потом кликнул жену и дочь. После обычных разговоров о том, о сем, хозяин велел домашним принести подогретого вина.

— Я вижу, Чжаося стала совсем взрослой девушкой! Просватана или нет? — поинтересовался Чэн как бы между прочим. — Может быть, не стоило об этом спрашивать, но мой пащенок до сего времени не обручен, а потому, если ты не против, мы можем наших детей поженить!

— Хорошо бы! — вздохнул Цзинь. — Весьма был бы рад, если бы дочка вышла замуж за твоего сына… Да вот только мы поторопились, уже дали согласие одному сюцаю по фамилии Хань. Побоялись, что дочку отправят в столицу… А этот Хань бедняк бедняком и, по всей видимости, никогда уже не выбьется в люди, потому как на уме у него одни пустые сочинения, от которых лишь ноги протянешь… В свое время, когда сюда приезжал инспектор Лян, этот Хань занял только третье место, да и то с грехом пополам, думали совсем провалится! Не хочется мне выдавать за него свою дочку, хлебнет она с ним горя! Словом, лучше обо всем этом деле и не вспоминать!

Гость вздохнул и, помолчав, проговорил:

— Сестра! Зять! А вы вправду не хотите отдавать дочку за этого сюцая?

— Неужто обманываем? — воскликнул Цзинь.

— Если бы вы отдавали по своей охоте, тогда другое дело, а если желания нет, то надо что-то придумать… В общем, порушить надо ваш договор, а сделать это проще простого!

— Как так? — спросил Цзинь.

— Завтра я подам в Тайчжоуский ямынь прошение, в котором скажу, что меж нами была когда-то договоренность о свадьбе наших детей — еще когда они были в малом возрасте. Потом я остался в Хуэйчжоу и застрял там надолго, а ты тем временем переменил свои планы со свадьбой. Вот это я и скажу местным властям и потребую, чтобы они отдали Чжаося моему сыну… Конечно, мой пащенок не скажи как умен, однако ж он лучше этого голодранца-книжника!

— Отличная мысль! — обрадовался Цзинь. — Да только есть одна трудность. В свое время я сам составил свадебный договор и отдал ему прядь дочкиных волос в доказательство. Вряд ли в ямыне разрешат переменить обручение! Нет, правда на его стороне!

— Эх, зять! Сразу видно, что ты мало сталкивался с казенными порядками… Ведь мы же оба с тобой из Хуэйчжоу, к тому же родственники. Скажем властям, что наши дети обручены с малолетства, и дело с концом. Не могут они нам не поверить!.. Или поговорку забыл? «За деньги сам бес крутит мельничный жернов». А денег у нас хватает. Подкупим одного, второго, попросим местных шэньши^{510} замолвить словечко в ямыне правителя области, и от прежнего твоего договора останется пустой звук! Что касается волос, кому известно, чьи они? Нет, сюцаю нас с тобой не перебороть! Даже если сильно ты потратишься, все равно внакладе не останешься!

— Прекрасно придумано! — обрадовался Цзинь и даже захлопал в ладоши. — Завтра же попробуем!

Они кончили винопитие и пошли на покой.

На следующее утро лавочник Чэн, умывшись и должным образом причесавшись, отправился к стряпчему, чтобы потолковать с ним о деле, после чего составил прошение и нашел свидетеля по фамилии Чжао. Закончив дела, он вместе с Цзинем направился в Тайчжоуский ямынь. По этому поводу вспоминаются такие стихи: