Путь к сердцу. Баал - [42]

– Главное, не заигрываться.

– Главное, не бояться заигрываться.

Как обычно. Они стояли по разные стороны одной и той же темы, но не злились друг на друга – просто спорили.

– Знаешь, – Дина дотянулась до пачки с печеньем, взяла один из кругалей, утыканный шоколадной крошкой, и откинулась в кресле, – мы слишком часто пребываем в серьезности. В ненужной серьезности. Ходим с этим лицом, думаем с ним, верим, что кажемся умнее и неуязвимей.

– А на деле?

– Да ну бы его нафиг – это лицо. Правильно говорил Мюнхгаузен: «Все глупости на земле совершаются именно с этим выражением лица…»

– Это кто – философ?

– Почти.

Регносцирос промолчал, но мысленно согласился с неизвестным ему мыслителем – люди часто слишком серьезны и принимают все близко к сердцу. Потому что строят долгосрочные планы, потому что не осознают собственную смертность – только некоторые и в теории, – потому что копят богатство, которое не смогут забрать с собой. Ни монеты, ни слитка, ни куска стены от квартиры, в которой живут.

– Я знаешь, о чем подумала?

– М-м-м?

Тикали часы; меч стал почти как новый – сталь под тряпочкой блестела, отливала в тусклом комнатном свете желтым и коричневым.

– Хочу взять отпечатки пальцев одного знакомого и отнести их в будку.

– В какую из?

– Ну, в ту самую – по поиску второй половины.

– Хочешь взять их без его разрешения?

– Да. И посмотреть, есть ли кто-то на свете для него?

– И, даже если есть, дальше что? Займешься сводничеством?

– Думаешь, это плохо? Ведь Дрейк часто вмешивается в судьбы, и он не всегда не прав.

Баал хотел сказать, что Дрейк всегда прав, но на то он и Дрейк, чтобы знать, куда вмешиваться, а куда нет. Однако тактично промолчал – вдруг Ди обидится?

– Ты, конечно, можешь, так сделать, – он отложил меч и принялся за пистолет – притянул чемодан, достал из него Кольт, принялся разбирать, – вот только в случае вмешательства ты примешь ответственность за течение его судьбы на себя.

– Но ведь мы каждый день вмешиваемся в чью-то судьбу?

– Неосознанно.

– Большая разница?

– Ты и сама знаешь.

Дина отвернулась, вздохнула. Иногда она бывала «девчонкой-девчонкой», как он ее про себя называл. И не смотрите, что дама, не смотрите, что статус высокий, не смотрите на умения. Девчонка. С вечно добрыми желаниями, сияющими радугой идеями, верой в хорошее.

– Почему ты не хочешь попросить Дрейка? Или спросить его совета?

– Не в случае с этим человеком – он откажет.

– Да что же это за человек такой? Я его знаю?

– Знаешь. И если назову имя, откажешься говорить со мной тоже.

– Заинтриговала. И что, собираешься втихаря ему найти вторую половину?

– Думаю об этом.

– Я тебя предупредил.

– Я тебя услышала, – она помолчала. Какое-то время смотрела в свою кружку, потом на чемодан, на пистолет в его руках. Затем спросила как-то по-детски, беззащитно. – Скажи, а ответственность за чужую судьбу – это сложно?

Регносцирос временно отложил оружие, потер глаза. Все-таки она пришла за советом, за глубоким неоднозначным советом. Вздохнул. Долго думал, прежде чем открыть рот:

– Ты ведь сама сказала, что мы во что-то вмешиваемся каждый день, так?

– Да. А ты сказал – «неосознанно».

– Вот так и тут. Даже если ты будешь думать, что делаешь это осознанно, не уверен, что ты действительно будешь осознавать, какие процессы запустишь.

– Значит, мне удастся избежать «кармы»?

По ее лицу растеклась хитрая улыбка.

– «Кармы» никому не удается избежать. Просто с глупого и спрашивают меньше, чем с умного, а ты, если возьмешься за это, будешь глупой.

– Значит, можно?

Она улыбалась так искренне, так широко, что Баал смутился и пожал плечами.

– Это твое решение.

Бернарда шумно втянула воздух, кивнула в ответ каким-то своим мыслям и принялась жевать печенье.

Тьфу. Лучше за нож, безопаснее, потому что, кажется, он только что подписал кому-то «любовный приговор».

* * *

Вообще-то обычно она говорила мало, все больше молчала, а тут, как прорвало – шла и тараторила все, что шло на ум. Волновалась, нервничала – лишь бы не молчать.

– Я ведь не знаю, что там… А, может, и не найдем? Может, это шутка какая была в записке? Может, там заслон, стена, и должна быть дверь… Куда-то ведь код вводить надо, а я не видела никакой двери. И стены не видела. И вообще…

– Аль.

На этот раз молчала Хлоя. И только изредка, чтобы прервать никчемное словесное излияние, повторяла короткое, чуть укоризненное «Аль». И умолкала вновь.

До поля они добирались почти два часа. А все, потому что на перекладных, на странных незнакомых маршрутах, потому что на такси нельзя – какой адрес назовешь водителю, если адреса не существует? Да и опасно, наверное. Вот и слонялись от остановки к остановке – то на транспорте, то пешком, постоянно сверялись с мятой картой, на которой Алеста сделала пометки.

К тому самому повороту, за которым начиналась прямая, «слизнувшая» накануне черный автомобиль, добрались, когда закат почти догорел – еще минут пятнадцать, и на горизонте погаснет последний всполох, стемнеет.

Вокруг густо пахло листвой и почвой; кукуруза стояла себе, нетронутая, изредка шевелила листьями, шуршала стеблями; жаркий день превратился в такой же жаркий безветренный вечер. Душно.