Путь к рейхстагу - [3]

Прогулка за Гореловский кордон, да еще в противогазах, не радовала. Неужели в такую жару придется делать бросок?

Не прошло и пяти минут, как из главного корпуса на плац пришли начальник училища, комиссар, командиры всех четырех курсантских батальонов с комиссарами и начальниками штабов.

Построили весь личный состав. Плац замер.

Полковник молчал. Тишина была мертвой. Наконец медленно, но громким, сильным голосом начальник училища сказал:

- Товарищи курсанты, товарищи командиры и политработники! Фашистская Германия нарушила соглашение о ненападении и вторглась в пределы Советского государства. Началась война.

С началом войны жизнь в училище круто изменилась: занимались мы теперь по двенадцать часов в сутки. Норму питания нам уменьшили. Все тревожнее становилось на душе, особенно после сообщения Информбюро о том, что немцы бомбят Москву.

В Свердловск стали прибывать эшелоны эвакуированных. Они приходили днем и ночью. Все вокзалы были забиты стариками, женщинами, детьми. На них страшно было смотреть. Многие в легкой одежде, а между тем уже ударили морозы.

Родные часто приходили из Березовска ко мне в училище. Мать каждый раз тяжело вздыхала и говорила:

- Вот пойдешь на фронт, и оторвут там тебе ерманцы голову, если ты не будешь слушаться своего сержанта. Слушайся его: он же твой начальник!

Командир нашего отделения был таким же курсантом, но старше меня годами, имел уже кое-какой жизненный опыт. Ему командование училища присвоило звание младшего сержанта, и он был нашим ближайшим начальником.

У меня с командиром отделения младшим сержантом Скороходовым не ладилось. Я неплохо разбирался в топографии, баллистике, и у нас во время самоподготовки нередко шли споры. Зная свою правоту в том или другом правиле, я старался не отступать.

Скороходов был человеком упрямым и, если даже явно ошибался, заканчивал разговор так:

- С кем споришь? Уважай командира.

Курсанты отделения, слушая наш спор и поддерживая меня, не скрывали своих улыбок и подшучивали над отделенным.

Скороходов решил меня утихомирить, как выражался он, через мать. Ей он наговорил, что я плохо слушаюсь своего командира, то есть его. Она при каждой встрече напоминала мне, чтобы я был с командиром поласковей. Я успокаивал ее, уверяя, что всем германец голову не оторвет, а с младшим сержантом я веду себя так, как и положено по уставу.

Последняя встреча с родителями состоялась 10 декабря. Мы договорились, что они придут через неделю, то есть 17 декабря. В училище поговаривали о досрочном выпуске курсантов, и мы готовились к отправке на фронт. Ждали выпуска к новому, 1942 году.

15 декабря училище подняли по тревоге в четыре часа утра. Курсантов при сорокаградусном морозе выстроили на плацу. Вскоре пришло все командование во главе с начальником училища. Он при свете фонарей зачитал приказ командующего войсками Уральского военного округа о выпуске. Из всех курсантов звание лейтенанта получили человек сто, в том числе и я. Остальным присваивалось звание сержанта или старшего сержанта. Все выпускники направлялись в действующую армию.

Я в составе команды из тридцати двух человек получил назначение в один из городов Челябинской области, где формировалась 53-я Уральская резервная армия. Нашей команде было приказало на утреннем поезде в этот же день отправиться в часть.

Проститься с родными перед отправкой мне так и не пришлось.

Разыскали мы часть с трудом. Начальник штаба 423-го стрелкового полка капитан Рязанцев встретил нас сухо. Проверив наши направления и посмотрев на нашу форму, он недовольно сказал:

- Не могли даже обмундировать!

Мы действительно на лейтенантов не походили. Все были в потертых шинелях с курсантскими петлицами.

К вечеру нас одели в командирскую форму. Я впервые прикрепил к петлицам кубики, надел командирский ремень с портупеей через плечо.

Прибывших молодых командиров распределили по батальонам. Меня назначили командиром взвода пешей разведки полка.

В разведке

Жить в лагере нам долго не пришлось. Фронту требовались резервы. Нашу 166-ю стрелковую дивизию направили на передний край. Я представлял, что фронт - это стена вражеских войск, и ты, уверенный в своих силах и храбрости подчиненных, ведешь их в рукопашную схватку, которая в конечном счете решает успех боя. Противник бежит, ты его преследуешь. Но фронт оказался иным - разрывы вражеских снарядов и мин, вой пикирующих самолетов, грохот бомб... И еще стон, и крики раненых, и никаких вражеских колонн. Но до разрывов снарядов и мин был еще марш, длительный и утомительный.

Из лагеря ехали в эшелоне по железной дороге до станции Черный Дор Калининской области. Прибыли на Северо-Западный фронт. Со станции Черный Дор совершили переход в пешем порядке и прошли более ста километров. Сосредоточились в лесу за озером Селигер. В тот же день нас бросили в бой. Мы знали, что впереди противник и нам нужно с ним сблизиться и выбить его из траншей, занять какие-то безымянные высоты.

Я из этого боя помню одно: бежал вперед почти в сплошном дыму разрывов. Резко пахло пороховой гарью. Справа и слева от меня падали люди. Остановили меня проволочное заграждение и густой пулеметный огонь. Я упал в яму под колючей проволокой. Отдышался, осмотрелся. Был уже вечер. Вокруг ни души. Фашисты беспрерывно освещали поле ракетами. Огненные комки, не успев сгореть в воздухе, с шипением падали и догорали около меня.