Хозяин сетей проснулся раньше его, протер глаза:
— Улов у меня нонче в ночь ничево!..
Подошел ближе.
— Хорош бычок!
Расставил ноги, приложил руки рупором и в ухо Щербе заревел:
— Крепи снасть. белуга воет![11]
Щерба вскочил, сеть затянулась, свернула его в комок, он качнулся туда-сюда и вдруг покатился вниз с горы.
— Держи, держи! — орал рыбак, прыгая и махая руками вслед катящемуся шару.
Сеть трещала и рвалась о камни. Щерба выл до слез, а выбегающие на крик рыбаки подставляли жерди, чтоб удержать его бег.
Они спасали сеть, а у Щербы от этого скрипели ребра.
Когда его извлекли из предательской сети, он взревел зверем и попер к клубу, сжав кулаки.
В норе сидел незнакомый пацаненок. Не видя света белого, Щерба ворвался и табуреткой стал колотить окна; какие-то вензеля из ракушек по стенам, какие-то полочки с камешками — брызгали в разные стороны.
Пацаненок вылетел взъерошенным шмелем и помчался куда-то по тропинкам.
Когда от табуретки осталась одна ножка и от всех украшений остался небьющийся чудесный древний горшок, Щерба бросился в догон.
Паренек удирал на Хрусталку и, пробежав извилистые тропинки, юркнул к морю. Щерба за ним и, повернув за обрывом, увидел купающихся ребят и белое расписное тело Писа, затейно игравшее на солнце.
— Ага! — прохрипел Щерба и остановился передохнуть, боясь сгоряча упустить добычу. Он увидел, что ребята пускают самодельный корабль и даже заинтересовался его рейсами по заливу. Потом (тут у Щербы стало зеленеть в глазах) вылез Пис из воды и стал накалывать какому-то пацану вензель! Накалывать ловко, тонко, любуясь и скаля зубы. Сердце Щербы закипело, дыхание сперло, он не выдержал и бросился к изменнику.
Пацаны с криком рассеялись, видя в руке Щербы кривой сверкающий нож.
Пис не успел.
Он заохал, закричал, схватился за вспоротый живот и повалился на песок.
Щерба нагнулся, хотел полоснуть по горлу, но его опять накрыла сеть. Испугавшись такого наваждения, он крикнул, забился, но Моряк не потерялся и, накрыв Щербу сушившеюся сетью, затягивал ее все туже и туже. Щерба хотел перерезать сеть ножом, но стая пацанов заколотила веслами и палками по голове, и он выпустил свое оружие, скорчившись и ослабев в сетях, и тут, взглянув на покрасневший под Писом песок, вдруг понял, что наделал, заплакал, зарюмил, и всем стало гадко.
Пису рану зашили. Разгромленный клуб убрали еще лучше и совсем к осени после тесной дружбы со звеном «Краснофлотец» после хитрой политики Моряка, пацаны не постыдились надеть «сморкачи», у них стал отряд пионеров и вожатого дали комсомольца — Пашку Докера. Единственно что не признают эти новые пионеры, так это — барабан, а горн почему-то признали и любят в него дудеть во всякое время, от этого Ремесленная улица навсегда лишилась покоя.
Моряка теперь не узнать, заходит в нору по большим праздникам в бескозырке.
Сдвинет ее на бритый затылок, посмотрит кругом, оглядит ребят, кивнет чуть-чуть Пису, Луне и Черному.
— Ну, как поживаете?
— Поживаем…
— Работаете?
— Работаем.
— Ну — то-то… — И обратно топает. Недавно, когда пятый год праздновали, привел старого моряка, бывшего в очаковском деле, и ребята не выпускали его два. дня.
Все дело в том, что Моряка приняли в открывшуюся школу юнг, учтя его происхождение, работу и горячее стремление к морю.
Теперь он там действует также стремительно и решительно, как и прежде, как именно — когда-нибудь расскажу, надо съездить его повидать.
