Путь из верхнего зала - [2]

— Это нечто оригинальное. Меня такие вещи интригуют. Можно сказать, что я в некотором роде фанатик ВР.

— Неопосредованного опыта, — поправила она, поджав губы. — И, скажите уж лучше, энтузиаст.

— Хорошо, «Эн-О». Разница невелика, — каждая фирма изобретает собственный термин. — Мне это нравится под любым названием. Моя мамуля говорит, что…

Подняв руку, как регулировщик, доктор Сиснерос остановила поток моих фраз.

— Такой ответ мне не подходит, — заявила она. — Дайте-ка объясню. В связи с его содержанием «Дворец Виктории», в отличие от всяких «Амазонок» и «Арктик», не может быть отнесен к категории симуляционных приключений. Согласно закону мы можем эксплуатировать его лишь в качестве терапевтической игры-симуляции. Вы женаты?

— В некотором роде, — сказал я. С той же легкостью я мог бы ответить: «Не так чтобы очень».

— Это хорошо, — она что-то черкнула на листочке. — Самые подходящие для «Дворца Виктории» клиенты — практически единственные, кого мы можем туда допустить — это женатые мужчины, желающие усовершенствовать интимную сторону своей супружеской жизни через непредвзятый анализ своих наиболее затаенных сексуальных фантазий.

— Вы меня насквозь видите, — сказал я. — Я и есть женатый мужчина, желающий совершенствовать интимную сторону жизни.

— Годится, — проговорила доктор Сиснерос. Сделав еще одну пометку в папке, она с улыбкой пододвинула ее мне. — Распишитесь вот здесь и завтра утром, ровно в девять, можете начинать. Бухгалтерия дальше по коридору, слева.

В тот вечер мамуля спросила:

— Чем ты сегодня занимался? Если вообще хоть чем-нибудь занимался, конечно.

— Был в «Пути, ведущем вглубь», — ответил я. — Купил путевку. Завтра у меня начинается отпуск.

— Ты уже два года нигде не работаешь.

— Работу я бросил, а отпуск — нет, — возразил я.

— Ты разве уже не путешествовал по этому «Пути вглубь»?

— В прошлом году я был на «Амазонских приключениях». В этом году я попробую… э-э-э… «Арктические».

Мамуля окинула меня скептическим взглядом. Она всегда на меня так смотрит.

— Нас ждут полыньи и охота на тюленей, — сообщил я.

— Кто эта Полинья? Наконец-то новенькая!

— Это места, которые никогда не затягиваются льдом.

— Делай, как знаешь, — вздохнула мамуля. — Можно подумать, тебе требуется мое разрешение. Можно подумать, оно тебе хоть раз в жизни требовалось. Тебе опять письмо от Пегги-Сью.

— Мамуля, ее зовут Барбара-Энн.

— Невелика разница. Я за него расписалась и положила там, вместе с остальными. Тебе случайно не кажется, что его следует хотя бы распечатать? У тебя их уже во-от такой штабель на той штуке, которую ты зовешь туалетостоликом.

— А что у нас на ужин? — спросил я, чтобы переменить тему.

На следующее утро я стоял первым в очереди к дверям «Пути, ведущего вглубь». Ровно в девять меня впустили в зал Ожидания. Я сел на табуретку перед своим ящиком и переоделся в халат и вьетнамки.

— Для чего этот серебряный молоточек? — спросил я, когда появился служитель Скрипучие-Ботинки.

— Иногда ящики туго открываются, — пояснил он. — Или туго закрываются. Ложитесь.

Прошлым летом вы были на «Амазонских», верно?

Я кивнул.

— Так я и думал. На лица у меня память просто зверская, — он начал лепить мне на лоб какие-то маленькие штуковины. — Высоко поднялись по реке? Анды было видно?

— Да, на самом горизонте. Девушки-индианки носили узкие лифчики из коры.

— В ТДВ узеньких лифчиков немерено. За пять дней успеете прилично подняться. Только не торопитесь осматриваться в комнатах: понимаете, чтобы войти в дверь, вам достаточно ее увидеть. Наслаждайтесь не спеша. Зажмурьтесь.

Я зажмурился.

— Спасибо за совет.

— Я составлял программу, — пояснил он. — Сделайте глубокий вдох.

Ящик скользнул в бокс. Едко запахло витазином, и я точно пробудился от сна. Я находился в сумрачной библиотеке. Стены были обшиты дубовыми панелями. Она стояла у окна с узкими стеклами в тюдорианском стиле, за которым виднелось что-то вроде сада. Она была одета в короткую комбинацию из изумрудно-зеленого шелка с апельсиновой искрой, обшитую по боковым швам трепещущими кружевными рюшами. Сильно декольтированный корсаж, украшенный матерчатыми пуговицами. Широко расставленные, обшитые кружевами бретели. На миг мне померещилось, что я не знаю ее имени, но тут оно само сорвалось с моего языка:

— Шемиз*.

Так, разжав кулак, обнаруживаешь на ладони вещицу, о которой просто-напросто забыл. Я подошел к окну и встал рядом с Шемиз. Сад на поверку оказался участком земли, разгороженным низкими живыми изгородями и расчерченным дорожками, которые были посыпаны гравием. Все это начинало мелко дрожать от слишком пристального взгляда. Отвернувшись от окна, я увидел дверь. Она была в дальней стене, между двумя книжными шкафами. Пригнув голову, я переступил порог и оказался в спальне, оклеенной обычными бумажными обоями. Окно с белыми переплетами. Вязаные половики на некрашеном сосновом полу.

— Шемиз, — позвал я. Она стояла в простенке между окон, одетая в боди из кремово-белого стрейч-атласа, с чашечками на проволочном каркасе, обшитыми белыми кружевами, и треугольным вырезом. Верхушки деревьев под окном трепетали, точно от ветра. Очевидно, я поднимался все выше. На атласной спинке ее боди был низкий треугольный вырез, повторявший своими контурами передний. Мне понравилось, как врезаются в ее тело бретельки. Едва повернув голову, я увидел дверь. Она была на ступеньку ниже комнаты, и пришлось пригнуться. Я оказался в длинном темном зале с узкими окнами, закрытыми плотными шторами. Шемиз сидела на вычурно изогнутой козетке, одетая в сорочку в стиле «куколка» из небесно-голубого тюля, отделанную кружевными оборками. Под сорочкой были видны лифчик из кружев-гофре и такие же трусики. Одной рукой я отдернул штору. Далеко внизу я узрел кроны деревьев, а под ними — булыжные мостовые, мокрые от дождя. Я сел рядом с ней. Она по-прежнему была обращена ко мне затылком, но я чувствовал, что она улыбается. Действительно, почему бы ей не улыбаться? Она существовала лишь в те минуты, когда я был рядом с ней. Она была обута в легкие туфельки, отделанные кружевом, как и ее трусики. Я не помешан на женских ступнях, но в этих туфельках ее ножки выглядели очень привлекательно. Я смаковал наслаждение, пока кружева ее трусиков не отпечатали свой узор в моем сердце. И вдруг мне послышалось, будто какой-то слабый голосок взывает о помощи.