Путь Грифона - [46]

– А если он будет настаивать на встрече? – задал крайне важный вопрос Демьянов.

– Он и будет настаивать. Скажите, если у него «горит» и он располагает свободным временем, то я могу уделить ему только три минуты для разговора в антракте, на спектакле в театре. Другое время, передайте, мне не принадлежит. И вообще, хорошенько напомните, что моя должность предполагает хорошую охрану и постоянное за мной наблюдение. Ты в свою очередь, – говорил он уже Ангелине, – скажешь Серову, что я также готов встретиться с ним в это же время. В антракте. Во время того же спектакля.

– Мы с тобой идём в театр? – удивилась Ангелина.

– А если мы не получим санкцию руководства на операцию? – в свой черёд спросил Эйтингон.

– Если не получим, – сказал генерал, – мы с женой до окончания войны в театр точно не попадём.

Чтобы не связывать себя очередью в гардеробе, супруги оставили верхнюю одежду в автомобиле. Впрочем, зимней гражданской одежды у Суровцева и не было. Никак не находил времени, чтобы ей обзавестись. Как не находил и особого желания это сделать. По лёгкому морозцу, в сопровождении Черепанова, который был в чекистской форме, быстро прошли от машины в помещение Театра Красной армии. При ярком свете гигантских люстр, в отлично сшитом костюме Суровцев сейчас был больше похож на дипломата, на актёра академического театра, даже на иностранца, нежели на советского генерала. Миниатюрная Ангелина в вечернем длинном платье с песцовым манто на плечах оттеняла его, даже и в гражданском костюме, достаточно мужественный облик. Черепанов следовал в нескольких шагах от этой красивой пары.

Проходя под руку с женой в просторное фойе театра, Сергей Георгиевич пытался вспомнить, когда в последний раз присутствовал на театральном представлении. Было это в Томске. Восемь или девять лет тому назад. Постановка была посредственной и запомнилась только тем, что в одной из ролей выступал актёр по фамилии Алвегов. И был тот Алвегов не кто иной, как сосланный в Томск бывший князь Александр Владимирович Голицын. В первых рядах на том спектакле сидели томские партийные чиновники с жёнами.

Они, как дети, всерьёз считали, что самые лучшие места в театре находятся в первых рядах. Им хотелось хорошенько рассмотреть настоящего аристократа, коих в тридцатые годы в стране можно было пересчитать уже по пальцам. Самолюбие властей предержащих тешилось тем, что перед ними на сцене лицедействовал бывший князь. Как, впрочем, и тем, что заведующим литературной частью Томского драматического театра в то время являлась ещё одна отечественная знаменитость, уже из новой волны ссыльных – известный, но опальный драматург Николай Эрдман – автор сценария знаменитого кинофильма «Весёлые ребята» и двух пьес, запрещённых к постановке по всей стране.

При входе в зал увидели Демьянова с программкой спектакля и с театральным биноклем в руках. Бинокль в данной ситуации означал присутствие в театре немецкого агента-ревизора. Тогда как программка значила наличие где-то рядом с ним Новотроицына. Вокруг было много военных. Первые ряды огромного зрительного зала принадлежали им. Это было понятно. Было не понятно другое: откуда среди остальной публики столько молодых людей призывного возраста?

Даже если предположить, что какая-то часть из них переодевшиеся в гражданские костюмы военнослужащие, сотрудники НКВД и военной контрразведки, то всё равно гражданских было неприлично много для военной поры. Работников спецслужб при более пристальном рассмотрении можно было уже различать по более скромным костюмам похожего кроя, по недорогим рубашкам и галстукам, а главное, по обуви. Суровцев не был знаком с пьесой Михаила Булгакова «Зойкина квартира», где аристократ Абольянинов заметил переодетому чекисту, что «желтые ботинки ни в коем случае нельзя надевать к смокингу». Но и он непроизвольно обратил внимание на несоответствие приличных чекистских костюмов с неприлично изношенной, разношёрстной и разноцветной обувью, которая была представлена то солдатскими ботинками, то даже летними штиблетами на ногах некоторых зрителей. Ботинок жёлтого цвета, правда, не было, но кое у кого под брюками навыпуск угадывались офицерские сапоги с высокой голяшкой.

Примечательным было и старшее поколение мужчин в зале. Военные, в основном старшие офицеры. Многие в сопровождении адъютантов или охранников. Среди гражданских – сосредоточенные даже здесь, ответственные работники советских государственных учреждений, а ещё производственники с усталыми, воспалёнными от бессонницы глазами. Но были и улыбчивые, подвижные, хорошо одетые, скользящие среди толпы как в родной стихии труженики советской торговли. Кое-кто из них уже переоделся в форму со знаками различия военных интендантов самых различных рангов.

Рядом с ними крутились матёрые московские спекулянты с золотыми перстнями на пальцах. Глядя на эту, последнюю, категорию зрителей, как и до революции, можно было лишь повторить: «Кому война, а кому мать родна». Но главным было то, что мужчин средней возрастной категории сопровождали исключительно молодые женщины. И это были явно не жёны. Жёны этих людей в самом начале войны большей частью были отправлены в эвакуацию.