Путь дзэн. Истоки, принципы, практика - [66]

Я всегда вспоминаю Цзянсу в марте —

Крик куропатки, много благоуханных цветов! [173] [h]

Здесь, как и в живописи, наличествует выражение живого мгновения в его чистой «таковости» – как бы ни жаль было так говорить, – и мастера часто цитировали подобным образом классическую китайскую поэзию, используя двустишия или четверостишия, которые лишь указывали и больше ничего не говорили.

В литературных кругах была также распространена практика заимствования двустиший из старых китайских стихотворений для использования их в качестве песен, и в начале одиннадцатого века Фудзивара Кинто составил антологию таких отрывков и коротких японских стихотворений вака под заголовком «Роэйсю», «Собрание чистых песен». Подобное использование поэзии, очевидно, выражает такое же артистическое видение, какое мы обнаруживаем в живописи Ма Юаня и Му Ци, такое же пустое пространство, оживленное с помощью нескольких мазков кисти. В поэзии пустое пространство – это тишина, которая должна окружать двустишие, – безмолвие ума, в котором не «думают о» стихах, а переживают вызываемое ими чувство – тем сильнее, чем меньше было сказано.

В семнадцатом веке японцы довели эту «бессловесную» поэзию до совершенства в хайку, стихотворениях всего из семнадцати слогов, которые оставляют тему, едва лишь успев ее затронуть. Неяпонцам хайку могут показаться лишь началом или заголовками стихотворений, и в переводе невозможно передать эффект их звучания и ритма. Тем не менее перевод обычно способен передать образ – и это важно. Конечно, есть много хайку, которые кажутся такими же высокопарными, как японские рисунки на дешевых лакированных подносах на экспорт. Но неяпонцу следует помнить, что хорошее хайку подобно камню, брошенному в воду ума слушателя, вызывая ассоциации из богатства его памяти. Слушатель не немеет от восхищения поэтом, а приглашается принять активное участие.

Развитие хайку многим обязано Басё (1643–1694), чье чувство дзэн желало найти выражение в поэзии, которая бы полностью соответствовала духу уши – «ничего особенного». «Чтобы написать хайку, – говорил он, – найдите ребенка ростом в три фута», – ибо стихи Басё обладают той же вдохновленной объективностью, что и выражение удивления ребенка, и возвращают нас к тому самому ощущению мира, впервые представшему перед нашими удивленными глазами.

Ты зажигаешь огонь;

Я покажу тебе что-то прекрасное —

Большой снежок! [174]

Басё писал свои хайку в самой простой японской манере, естественным образом избегая литературного или «интеллектуального» языка, создавая таким образом стиль, благодаря которому обычные люди могли стать поэтами. Банкэй, его современник, сделал то же самое с дзэн, ибо, как говорится в одном из стихотворений-дока Иккю,

Все, что идет вразрез

С умом и волей простых людей,

Препятствует Закону Людей

И Закону Будды. [175]

Это соответствует духу афоризма Наньцюаня: «Обычный ум есть Дао», – где «обычный» означает «просто человеческий», а не «попросту вульгарный». Таким образом, в семнадцатом веке в Японии наблюдалась необычайная популяризация атмосферы дзэн, которая затронула всех – от монахов и самураев до фермеров и ремесленников.

Подлинное чувство хайку «выдается» в одном из стихотворений Басё, которое, тем не менее, говорит слишком много, чтобы быть настоящим хайку:

Как восхитителен тот,

Кто не думает: «Жизнь быстротечна», —

Когда видит молнию!

Хайку рассматривает вещи в их «таковости», без комментариев, – такой взгляд на мир японцы называют соно-мама, «как есть», или «просто так».

Сорняки на рисовом поле

Срезаны и оставлены лежать просто так —

Удобрение!

В дзэн ум человека не отделен от того, что он знает и видит, и это фактически выразил в своем хайку Готику:

Долгая ночь;

Звук воды

Говорит то, о чем я думаю.

И еще более прямо:

Звезды в пруду;

Зимний ливень снова

Рябит воду.

Стихотворения хайку и вака, вероятно, передают тонкие различия между четырьмя настроениями – саби, ваби, аварэ и югэн – более легко, чем живопись. Тихое, трепещущее одиночество саби очевидно в строках:

На сухой ветке

Сидит ворона

Осенним вечером.

Следующие строки не такие очевидные, но глубокие:

С вечерним бризом

Вода плещет

О ноги цапли.

* * *

В темном лесу

Падает ягода:

Звук воды.

Тем не менее саби – это уединение в смысле буддийской отстраненности, наблюдения за тем, как все вещи происходят «сами по себе» в чудесной спонтанности. Это приносит то чувство глубокого, безграничного покоя, которое нисходит с долгим снегопадом, накрывая все звуки многослойной мягкостью.

Идет мокрый снег;

Бездонное, бесконечное

Одиночество.

Ваби, неожиданное осознание подлинной «таковости» самых обычных вещей, особенно когда темнота будущего мгновенно обуздывает наши амбиции, – это, вероятно, настроение этих строк:

Кустарник – ворота,

А замок —

Эта улитка.

* * *

Дятел

Остается все на том же месте:

День заканчивается.

* * *

Зимняя пустошь;

В бадье для дождевой воды

Прогуливаются воробьи.

Аварэ – это не совсем грусть и не совсем ностальгия в обычном смысле жажды вернуть любимое прошлое. Аварэ – это отзвук вещей, которые прошли и которые мы любили, придающий им резонанс наподобие того, какой обретает хоровое пение в соборе, без которого они были бы беднее: