Путь-дорога фронтовая - [5]
Володя небрежно приставил бинокль к глазам.
— Что я говорил! — воскликнул он. — Бежит население!
— Почему бежит? — тревожно спросил Петр Петрович.
— Ясно почему — немцы вырвались из «котла»!
— Разве они так близко сидят в «котле»?
— Близко? Рядом! Вон они! — ткнул Володя перстом в сторону, откуда раздавались выстрелы.
— Что же нам делать?
— Садиться в машину и ехать назад.
— Скорей, скорей в машину! Голубчик Володя, выводите ее на дорогу. А то не успеем, — умоляюще взывал Петр Петрович. — Ах, опять у меня что-то с сердцем…
Но Иван Степанович, державшийся с поразительным хладнокровием, еще раз посмотрел в бинокль. По дороге шли три старика, две женщины и девочка. У всех за спиной болтались мешки.
— По крайней мере подождем их и расспросим, — сказал он.
К удивлению наших путешественников, Катенька (о ней в суматохе совсем забыли) спала, зарывшись в воротник шубы. Очевидно, ее так утомила дорога, что она не слышала выстрелов и не пережила тех тревожных минут, какие пережили трое ее спутников.
— Ну как там, отец, немец сильно контратакует? — бодро крикнул Володя одному из стариков.
— Э, милый человек, — покачал головой старик. — Какая там констрактация, все начисто пограбил. Вот теперь ходи на базар покупать.
— Позвольте, — вмешался Петр Петрович. — А разве здесь не опасно ходить? Ведь стреляют!
— А чего опасаться, свои стреляют!
— Как свои стреляют?
— Так и стреляют. Учатся. Тут вторую неделю красноармейцев обучают.
— А как далеко отсюда немцы?
— Немец-то? Немец далеко! Если считать по прямой, километров поди за сто, а по дороге и того поболе.
Старик переложил мешок на другое плечо и пошел догонять своих. Петр Петрович сконфуженно потупился. Иван Степанович продолжал сохранять спокойствие, оно его никогда не покидало. У Володи же был такой невозмутимый вид, как будто его ничего не касалось.
— Поехали, что ли! А то с этими задержками до ночи не доберемся, — проговорил он строгим голосом, осуждающе глядя на Петра Петровича. Должно быть, он считал его главным виновником переполоха.
Все уселись в машину, стараясь не потревожить Катеньку. Она продолжала спать. Машина тронулась.
Глава третья
Вот уж верно говорит старинная пословица: «Баба черта проведет»! Так почти и случилось. Черта не черта, а немцев глухая бабушка Мотря провела, и довольно остроумно…
Село, куда приехали артисты, было расположено по обеим сторонам балки, уходившей в степь. Беленькие хатки беспорядочно торчали тут и там, одна пониже, другая повыше, третья в самом низу, словом, где им вздумается, образуя в то же время в своей массе какое-то подобие улочек и переулочков. Не слышно ни кудахтанья кур, ни пения петухов, ни мычания коров. Как выяснилось, в селе после пребывания фашистов осталась только одна-единственная корова. Ее хозяйка, глухая Мотря, проявила необычайную предприимчивость, пряча корову с помощью соседей в яме, вырытой за сараем. За два года оккупации корова в яме побывала столько раз, сколько реквизиций провели немцы в селе. Хата старушки стояла на отлете. Пока немцы доходили до нее, корову успевали спрятать. Помогала и глухота бабки Мотри. На все вопросы немцев она отвечала: «Нема!»
Получив сведения о корове бабушки Мотри, наша бригада направилась прямо к ее хате. Бабушка радушно приняла гостей. В хате было тепло, чисто и уютно. Настроение Петра Петровича быстро поднялось, он оживленно ходил, потирая руки.
— Удивительная старушка, а? — добродушно посмеивался он. — Так надуть немцев! Просто Улисс в юбке! Улисс! Два года прятать под землей корову! А немцы ходили вокруг и ничего не чуяли. Морду-то ей, наверно, полотенцем завязывали, чтобы не мычала. А? Мне здесь очень, очень нравится. Наконец-то мы попали в настоящую домашнюю обстановку. Сейчас соорудим кофе с молоком. Катенька, вы как считаете, а? Чудесно! Просто чудесно!
Он совершенно переменился. Достал из чемодана халат и войлочные туфли, облачился и почувствовал себя совсем как дома. Глухая старушка разжигала плиту.
— Воды! — кричал ей в ухо Петр Петрович. — Воды для кофе!
Старушка поставила чугунок с водой. Петр Петрович несколько поморщился при виде такой посуды, но их кофейник куда-то запропастился, пришлось примириться. Вода быстро закипела. Петр Петрович заварил кофе, торжественно поставил чугунок на стол.
— Настоящий мокко! Чувствуете запах? — умилялся он, наклоняясь над чугунком и вдыхая аромат.
Налили кофе в чашки. Петр Петрович отхлебнул и вдруг начал отплевываться.
— Это же свекольный суп, — вскричал он, — а не кофе! Настоящий свекольный суп…
Все попробовали. Кофе действительно сильно отдавал свеклой.
— Как она сюда попала? — подступил раздосадованный Петр Петрович к старушке.
— Для сладости положила, — ответила, ангельски улыбаясь, старушка. — Для сладости, батюшка! Сахарку-то нетути, вот свекольку и кладем.
Она ласково глядела на Петра Петровича.
— Эх вы, хозяйка, хозяйка! — досадливо сказал он.
— Ась? — подставила ухо старушка. — Яйка? Нема яичек, нема! Всех курей фашисты передушили. Всех, всех, милые вы мои. Нема теперь курочек, нема! — Она говорила нараспев, вздыхая и охая.
— Спасибо, спасибо, — закивал ей Петр Петрович. — Больше ничего нам не надо. Вы меня не так поняли.
Первое издание повести о Гражданской войне Сергея Ивановича Вашенцева.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Нада Крайгер — известная югославская писательница, автор многих книг, издававшихся в Югославии.Во время второй мировой войны — активный участник антифашистского Сопротивления. С начала войны и до 1944 года — член подпольной антифашистской организации в Любляне, а с 194.4 года — офицер связи между Главным штабом словенских партизан и советским командованием.В настоящее время живет и работает в Любляне.Нада Крайгер неоднократна по приглашению Союза писателей СССР посещала Советский Союз.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.