Путь-дорога фронтовая - [47]

— Извините! — пробормотал он, стушевываясь и пятясь назад.

— Вас приглашают к столу! — шепнула ему Катенька.

— Что?

Но Иван Степанович тоже подтвердил, что действительно вызывают артиста Орешкова. И слегка подтолкнул Петра Петровича вперед.

Неуверенной походкой почтенный актер приблизился к столу.

— Извините, вы меня звали, Анатолий Владимирович? Спасибо за доставленное удовольствие. — Петр Петрович протянул было руку командиру дивизии, но тот жестом остановил его и официальным, строгим голосом начал читать приказ, которым Петр Петрович Орешков от имени Президиума Верховного Совета СССР за проявленное им мужество и за выдающиеся заслуги по культурному шефству над Советскими Вооруженными Силами в боевой обстановке награждался медалью «За боевые заслуги».

Все присутствующие при этом исключительном событии могли видеть, как менялось теперь лицо самого толстяка, стоявшего в нескладной, длинной, до пят, шинели. Причем и веки, и рыхлые щеки, и губы Петра Петровича подергивались, и все его грузное тело дрожало, как в лихорадке.

— Это меня? Нет, нет, я не заслужил! Это, наверно, ошибка! — бормотал он.

— Ошибок в приказах командующего не бывает! — наставительно проговорил генерал, вкладывая коробку с медалью в руку артиста. — Разрешите от всего сердца вас поздравить, дорогой Петр Петрович!

Командир дивизии вышел из-за стола и расцеловался с новым, медаленосцем.

Иван Степанович, услышав свою фамилию, тоже, конечно, в немалой степени был поражен, но сохранил присущее ему достоинство и твердо пошагал к столу. После того как генерал вручил ему награду, он отчетливо произнес:

— Служу Советскому Союзу!

Катенька приняла медаль с самой обаятельной, с самой молодой и счастливой улыбкой.

* * *

А поздно ночью накануне отъезда из дивизии она долго стояла у открытого окна, прислушиваясь к шуму какого-то самолета, кружившего над горами. По звуку это был наш самолет. Очевидно, он разведывал позиции фашистов. Катенька напряженно вглядывалась в небо. Что она думала, о чем мечтала в эту глухую темную ночь? А самолет все кружил и кружил в звездном небе, словно что-то или кого-то высматривая на земле.

Глава двадцать пятая

Передовая осталась далеко позади.

А машина мчалась все дальше и дальше. Уже не было слышно гула орудий, который еще так недавно перекатывался в горах. По сторонам можно было наблюдать мирные картины: дети играли на улицах мелькающих деревень, возле домов на бревнах или прямо на земле сидели румынские крестьяне. По зеленеющим склонам ходили овцы под охраной пастухов в высоких шапках и с длинными посохами в руках. Машина с бригадой артистов проскочила пустой маленький городок в одну улицу. Должно быть, жители прятались где-то в горах и сейчас постепенно возвращались со своим скарбом. Каждый из сидевших в машине был занят своими думами, своими вопросами.

А не приходилось ли и тебе, читатель, задуматься примерно вот над таким вопросом. Ты, скажем, артист, или писатель, или журналист, или работник одного из центральных военных управлений, приехавший в командировку на фронт. Ты выполнил свою работу, кое-что, может быть, пережил за короткое время своего пребывания на передовой и уезжаешь удовлетворенный, что и ты приобщился к великому делу защиты Родины. Так вот, не приходило ли тебе в голову, что ты уезжаешь, а солдаты остаются, остаются и завтра, и послезавтра, и все время, пока не кончится война. Не задумывался ли ты, читатель, над тем, что приехать на передовую на несколько дней — одно, а быть там все время — совсем другое. Конечно, какому-нибудь представителю из центра и не надо быть там все время. Поклонись тогда, поклонись солдату и считай, что если ты получил в своем учреждении орден, то это не такой окрашенный солдатской кровью орден, которым награждают на фронте. Он достался тебе, не спорю, по заслугам, но с неизмеримо меньшим риском для жизни, чем солдату. Если ты этого не осознаешь, грош тебе цена!

Мы не скроем от читателя, что Петр Петрович с грустью и смущением покидал передовую, внутренне сознавая, что он слаб и преклонен годами, чтобы остаться здесь на все время. При этом он чувствовал себя виноватым и осуждал себя.

Не все способны на это.

Я знал работника отдела кадров одного из центральных военных управлений, товарища Д., который занимался отправкой офицеров на фронт. Ох и жестокий и бессердечный был человек! Его многие знали и не любили. Не любили за душевную сухость, бюрократизм. Бюрократ он был отъявленный. Предположим, у офицера семья живет в Москве, до получения назначения на фронт остается дня два-три. Почему же не разрешить человеку эти дни побыть с семьей? Нет, ночуй в резерве! «Да ведь у меня дома телефон, можете вызвать в любой момент», — умоляет его офицер. Нет, ожидайте назначения в резерве. О нем ходили анекдоты. Если вы в беседе с ним скажете, что вы хотели бы (по каким-то там соображениям) получить назначение на южный фронт, он наверняка отправит вас на северный. И наоборот, если попроситесь на северный; назначит на южный или на один из украинских фронтов. Поэтому, если вы желаете попасть на южный фронт, смело проситесь на северный. Если хотите попасть на Украинский, проситесь на Ленинградский или Белорусский. Такова была холодная бездушная натура этого бюрократа с погонами, который, отправляя других на фронт, забыл только отправить туда самого себя. Только уже после войны его раскусили и за ненадобностью быстро демобилизовали.