Путь-дорога фронтовая - [31]

Надеются они проскользнуть и в балаган, который возводят приехавшие актеры. Ребятишки помогают им натягивать брезент, подают инструмент, прибивают гвозди, питая смутные надежды, что труд их будет оценен и они бесплатно побывают в театре.

Наконец балаган построен. Щепки убраны. Вокруг все чисто подметено. Вечер. По дороге, пересекающей село, гуляет молодежь. Рядами ходят девушки и парни. Ряд девушек, потом ряд парней, опять ряд девушек, опять ряд парней. Слышны смешки, хихиканье, разговор. Как торжествен и радостен этот предпраздничный вечер!

А воспоминания влекут Петра Петровича дальше. В такой вот бродячей труппе подростком он начал свою артистическую карьеру без оплаты, за одну еду. После смерти отца, мелкого почтового чиновника, семья осталась без всяких средств. Мать стала ходить по домам стирать белье, зарабатывала гроши, да и те с большим трудом. Когда на троицу, в престольный праздник, в село приехали карусели и балаган, Петр Петрович оказался одним из тех мальчишек, которые безвозмездно помогали артистам. При этом он проявил большую, чем другие, расторопность и сметливость, что понравилось хозяину балагана. Хозяин принял парнишку на работу, обещав матери позаботиться о нем и вывести в люди. Мать со слезами отпустила сына — ведь другого выхода у нее не было.

Петр Петрович стал переезжать с бродячей труппой с места на место. Скоро он показал себя не только как хороший рабочий, но и как талантливый начинающий актер. Хозяин положил ему жалование. Правда, Петр Петрович целиком отсылал деньги матери, а сам жил впроголодь. От тех дней у Петра Петровича осталось ощущение постоянного голода. Он помнит, как при получке в нем боролись два чувства — чувство сыновней любви и чувство голода, желание сходить в трактир и досыта наесться. К его чести, сыновнее чувство в конце концов побеждало.

— Приехали! — донесся откуда-то сверху голос Ивана Степановича, прервавший воспоминания Петра Петровича.

Машина остановилась. Однако местность, куда они приехали, вовсе не походила на аэродром. Машина стояла у зеленой изгороди; в глубине между деревьями виднелось здание дачного типа. Петр Петрович с трудом вылез из машины, минуты две постоял, опираясь на дверцу и разминая онемевшие ноги. Обратившись затем к летчикам, он спросил:

— Извините меня, пожалуйста, может быть, это военный секрет. Вы сказали, что мы едем на аэродром. Но местность как будто совсем не подходящая для аэродрома, — Петр Петрович показал на деревья и забор. — Ведь для самолетов нужен разбег.

— Если выйти за ограду, можно увидеть аэродромное поле. До него очень недалеко. А здесь дачный поселок. В нескольких домах временно располагаются летчики, — разъяснил Медведев. — Но скоро, кажется, опять перелетим. Вперед. Фронт быстро наступает. Подходим к границам Румынии.

— Но как же в таком случае мы нагоним нашу дивизию? — озабоченно посмотрел Петр Петрович на членов своей бригады.

Иван Степанович неопределенно качнул головой, Катенька с легкомыслием, свойственным молодости, сказала:

— Лишь бы Володя поскорей починил машину. Как я хотела бы побывать в Румынии!

А Володя, о котором только что упомянула Катенька, был легок на помине. Он предстал перед ними во всем своем великолепии: в лихо сдвинутом на затылок треухе, в распахнутом ватнике, откуда виднелась засаленная фуфайка, в кирзовых сапогах с комками засохшей на них грязи, и не менее грязных узких галифе, облегавших его длинные, кривые (из деликатности назовем кавалерийские) ноги.

— Машина прибыла! — фамильярно проговорил он, пожимая плечами, как будто сам удивляясь новости, сообщенной им.

— Очень хорошо, голубчик, — сказал Петр Петрович. Его умилил бравый вид Володи. — Вы, наверно, хотите есть?

— Мне главное машина, — церемонно ответил примерный шофер.

— А если главное машина, пойди разыщи техника Майбородько, пусть он осмотрит ее и доложит мне, — сказал капитан Медведев, насмешливо обозревая Володю. — Экий у тебя вид-то, братец кролик. С тебя грязь так и сыплется. Ну, кругом марш!

Сделав вид, что слова Медведева к нему не относятся, Володя передернул плечами и довольно неохотно отошел к машине.

В этом загородном доме артисты фронтовой бригады прожили несколько дней.

Однажды Петр Петрович, вышедший из дома, увидел, как какой-то огромного роста старший сержант, с лихими усами и громовым голосом, распекал его великолепного и безупречного Володю.

— Шо ты сделал с машиной, цапля кривоногая! (С меткостью такого сравнения Петр Петрович не мог не согласиться.) Говоришь, на тебя налетели! Кого хочешь обмануть? Меня? Еще не родився человек, який надув бы мене. Я машину по винтику разберу и соберу. Чудище заморское! Это что у тебя? А это что? — тыкал он пальцем то в одну, то в другую часть мотора. — Дали бы мне тебя в руки, я бы из тебя человека сделал. Разве ты человек? Ты лягушка, а не человек. Разве ты шохвер? Разве бывают такие шохверы? — гремел старший сержант, наступая на Володю, который испуганно пятился от него. — Шохверы весь фронт возят! Без шохверов войны не выиграть. Вот кто такие шохверы! А тебе я мыть машину не доверил бы, не то что водить ее.