Путь Арсения - [48]

Белогвардейские армии перешли в наступление.

Через несколько дней Колчак принимал у себя в салон-вагоне генералов Нокса и Жанена. Развивая перед ними план наступательных действий своих армий, Колчак, как всегда, сдержанный и спокойный, подошел к свернутой на стене карте России и вдруг резко дернул за шнур. Карта раскрылась.

Колчак внимательно следил за впечатлением, которое произвел на «союзников» мастерски изображенный путь белогвардейских армий. Генерал Нокс, прищурив глаза и рассматривая карту, внезапно охрипшим голосом спросил:

— Сэр, сколько потребуется времени, чтобы совершить этот путь?

— Три месяца, — сквозь зубы ответил Колчак. — За три месяца я сломаю хребет большевикам и зажму их в кулак.

Словно показывая, как это будет, Колчак вытянул руку со сжатым большим костлявым кулаком,

В салон вошел адъютант. Он протянул Колчаку телеграмму. Заглянув в нее, Колчак помедлил, затем поднял голову и, не скрывая своего торжества, сказал:

— Донесение...

После небольшой паузы он прочитал:

«Прошли Уфу. Развиваем наступление Бугульму, Стерлитамак. Командарм Ханжин».

Ночью поезд Колчака тронулся по направлению к Уфе.

На стыках рельсов вагон мягко покачивало. Вытянув ноги и закрыв глаза, Колчак некоторое время сидел в кресле. Потом встал, подошел к карте и провел карандашом жирную синюю линию от Уфы к Самаре, густо заштриховал берег Волги и маленькими, колючими стрелками пересек ее. Усмешка тронула его губы, в глазах мелькнула радость. Но он быстро погасил улыбку.

Оставив карту, он подошел к окну, слегка отдернул занавеску и долго, пристально наблюдал за яркими огненными ниточками, которые вычерчивали в темноте искры, вылетавшие из трубы паровоза.

Не в пример многим белогвардейским генералам, Колчак был умный, опытный враг, уверенный в своих силах. Это — враг беспощадный, не знавший границ своей жестокости. Только в Екатеринбургской губернии его карательные отряды расстреляли свыше 25 тысяч человек. В Кизиловских копях расстреляно и заживо погребено 8 тысяч человек...

Прошла ночь. Утром Колчаку подали свежую фронтовую сводку. Он обратил внимание на сообщение:

«Фрунзе проявляет большую активность, однако действия его сковываются его же высшим командованием и сами по себе неубедительны и сомнительны. Продвижение наших частей в сторону Бугульмы и Белебея попреж-нему развивается успешно».

Колчак прочел сводку, бросил ее на. стол.

— Фрунзе, — поморщившись, произнес он. — Не слыхал.

Контрудар

Штаб Восточного фронта вызвал Фрунзе к прямому проводу:

«Есть.решение отходить к Волге,.— читал он ленту, — и на другом берегу создать, укрепления. Свертывайте наступательные операции на вашем участке. Начинайте планомерный отход».

«Четвертая армия держит инициативу в своих руках. Об отступлении не может быть и речи. Отступить сейчас, в момент, \когда армия приходит в себя, полна готовности к упорным боям, — значит погубить все дело. Белых нельзя пускать на Волгу», — ответил Фрунзе.

От волнения он побледнел. Телеграфная лента дрожала в его руках, настолько неожиданным был приказ фронтового командования. Столько сил, энергии стоило ему поднять дух армии, и вот теперь, когда наметились первые сдвиги, приказывают бросить все и отступить за Волгу.

«Вы, — прыгали в его глазах слова на ленте,— бросаете армию на растерзание Колчаку. Предадим вас суду военного трибунала за неисполнение приказа. Между прочим, сейчас в штабе фронта находится прибывший из Москвы, рекомендованный Троцким, Авилов, крупный военный специалист. Направляем его к вам для руководящей работы».

«Требую, чтобы Москва специально подтвердила приказ об отходе четвертой армии, — ответил Фрунзе.— Я хочу, чтобы Москва знала об этом приказе. Выполнение его ставлю в зависимость от решения Москвы. Понимаю, что нарушаю дисциплину, готов предстать перед судом, но, как большевик, не могу исполнить ваш приказ без подтверждения партийного центра. Дальше, если Авилов действительно крупный специалист, прикажите ему немедленно выехать ко мне. Каждый понимающий и опытный человек мне нужен до зарезу».

Когда Фрунзе вернулся к себе от прямого провода, он, забыв о боли в колене, начал быстро ходить по комнате. Потом подошел к телефону и вызвал Куйбышева:

— Приезжайте сейчас же!

Минут через десять Куйбышев уже входил в кабинет Фрунзе.

— Что стряслось, Михаил Васильевич?

Фрунзе, все еще взволнованный, рассказал ему о переговорах по прямому проводу.

— Вы понимаете, что это значит... В такой момент! Это — нож к горлу четвертой армии, а Волга — Колчаку!

Бледное, исхудавшее лицо Валериана Владимировича потемнело.

— Ни за что, — решительно произнес он. — Хотят повторить пермскую историю. Что вы ответили?

— Ответил, что Волгу Колчаку не отдам. Потребовал, чтобы приказ об отходе за Волгу подтвердила Москва, Центральный Комитет.

— Правильно. Я сейчас же дам телеграмму Владимиру Ильичу, а вы напишите подробное донесение о положении на фронте.

— Да, приехал еще какой-то Авилов, — вспомнил Фрунзе. — И будто с особыми рекомендациями. Говорят, крупный военспец.

— Авилов, Авилов... — поморщился Куйбышев. — Что-то я помню... Ну да, дня два тому назад я получил телеграмму, чтобы оказать ему полное содействие, создать условия. Забыл вам об этом сказать. Приедет — увидим, что за птица.