Пустышка. Что Интернет делает с нашими мозгами - [20]

Конфликт между детерминистами и инструменталистами не будет раз­решён никогда. В сущности, это спор о том, как мы воспринимаем окружаю­щую нас природу и что думаем о судьбе человечества. Этот спор касается веры не меньше, чем разума. Однако есть одна вещь, относительно которо детерминисты вполне могут согласиться с инструменталистами: технологиче­ский прогресс способен иногда выступить в роли поворотной точки истории. Новые инструменты для охоты и земледелия привели к значительным изме­нениям - как с точки зрения прироста населения, так и относительно места его проживания или типа его деятельности.

Новые транспортные средства привели к расселению людей и пере­стройке механизмов торговли и предпринимательства. Новые виды воору­жений изменили баланс сил между различными государствами. Другие прорывы, в области медицины, металлургии или физики привели (и про­должают приводить) к огромным изменениям в нашей жизни. По большому счёту, цивилизация приобрела свою нынешнюю форму в результате примене­ния технологий, взятых людьми на вооружение.

Однако гораздо сложнее определить, каким образом технологии, в осо­бенности интеллектуальные, влияют на процесс человеческого мышления. Мы видим продукты человеческого мышления - шедевры искусства, научные открытия, символы, перенесённые на бумагу, но не само мышление. Можно найти множество окаменелых останков, но только не окаменевший разум. «С какой радостью я спокойно и медленно разворачивал бы всю естествен­ную историю интеллекта, - писал Эмерсон в 1841 году, - но разве под силу человеку определить этапы и границы этой сущности?»

Однако в наши дни понемногу завеса тумана, до поры скрывавшая механизмы взаимодействия между технологией и разумом начинает рассеи­ваться. Недавние открытия в области нейропластичности позволяют сделать процессы работы интеллекта более наглядными, определить этапы процесса мышления и его границы. Они говорят нам о том, что инструменты, использованные человеком для под­держки или развития своей нервной системы (веете технологии, которые на протяжении истории влияли на то, как мы ищем, храним и интерпретируем инфор­мацию, на то, как мы помним или забываем), изменили физическую структуру и принципы работы человеческого мозга. Применение этих инструментов усилило одни нервные связи и ослабило другие, расширило одни пути мыш­ления и заставило другие исчезнуть. Нейропластичность обеспечивает недо­стающее звено в нашем понимании того, каким образом информационные медиа и другие интеллектуальные технологии расширяли своё влияние на развитие цивилизации и помогали человеческому сознанию на биологиче­ском уровне на протяжении всей истории его развития.

Мы знаем, что за последние 40 ооо лет базовая структура человеческого мозга не претерпела значимых изменений. Эволюция на генетическом уровне происходит крайне медленно, во всяком случае, в человеческом представлении о времени. Но мы также знаем, что то, как человеческие существа мыслят и действуют, изменилось за эти тысячелетия до неузнава­емости. В своём наблюдении о человечестве в книге 1938 года «Всемирный мозг», Герберт Уэллс отмечал, что «его социальная жизнь и привычки пол­ностью изменились, подверглись пересмотру и переделке, в то время как наследственность практически не менялась со времён Каменного века». Наше нынешнее знание о нейропластичности решает эту головоломку. Между интеллектуальными и поведенческими границами, установленными нашим генетическим кодом, проходит широкая дорога и у штурвала мы. Через то что мы делаем и как мы это делаем, мгновение за мгновением, день за днём, сознательно и бессознательно, мы видоизменяем химические процессы, про­исходящие в наших синапсах, и изменяем свои мозги. И когда мы передаём свои привычки мышления нашим детям, через примеры, нравоучения, сред­ства массовой информации, мы также передаём и модификации в структуре наших мозгов.

Хотя плоды трудов нашего серого вещества нельзя изучить с помощью археологических инструментов, мы не только можем предположить, что при­менение интеллектуальных технологий придало и изменило синаптические связи в наших головах, но точно знаем, что это именно так. Каждый повто­ряющийся опыт влияет на наши синапсы; постоянное использование инстру­ментов, расширяющих или дополняющих нашу нервную систему, должно закрепляться, и даже если мы не можем физически задокументировать изменения в мышлении человека, происходившие в отдалённом прошлом, мы можем использовать их отпечатки в настоящем. К примеру, мы замечаем вполне очевидные примеры постоянного процесса регенерации и дегенера­ции мозга человека в ситуациях, когда слепой человек учится азбуке Брайля. В сущности, эта азбука и есть технология или информационное средство коммуникации.

Зная то, что мы знаем о лондонских таксистах, можно утверждать, что по мере того как люди в процессе навигации в пространстве начнут больше полагаться на карты, а не на память, им почти всегда придётся сталкиваться с анатомическими и функциональными изменениями в гиппокампе и дру­гих областях мозга, вовлечённых в процессы пространственного модели­рования и запоминания. Система нейронных цепей, связанных с нашим представлениями о пространстве, скорее всего уменьшится в размерах, а зоны, вовлечённые в процесс дешифровки сложной и абстрактной визуаль­ной информации, скорее всего увеличатся или усилятся. Теперь нам также известно, что изменения в мозге, вызванные использованием карт, могут также служить и другим целям. Это помогает нам понять, каким образом абстрактное мышление в целом может значительно улучшиться при распро­странении картографических навыков.