Пустышка. Что Интернет делает с нашими мозгами - [13]

Растущий объём знаний о способностях мозга к адаптации привёл к воз­никновению новых видов терапии в случаях, прежде казавшихся неизлечи­мыми²⁵. В своей книге «Мозг, изменяющий себя сам», вышедшей в 2007 году, Дойдж рассказывает историю человека по имени Майкл Бернстайн, постра­давшего в возрасте пятидесяти четырёх лет от сильного удара, в результате чего была повреждена правая часть его мозга и нарушилась нормальная координация движений левой стороны тела. С помощью традиционных про­грамм физиотерапии он смог восстановить некоторые моторные навыки, однако его левая рука оставалась покалеченной, и для ходьбы ему приходи­лось пользоваться тростью.

До недавних пор на этом история и закончилась бы. Однако Бернстайн принял участие в программе экспериментальной терапии, проводившейся в Университете Алабамы Эдвардом Таубом - одним из пионеров в области нейропластики. В течение восьми часов в день по шесть дней в неделю Берн­стайн работал левой рукой и левой ногой, раз за разом выполняя одни и те же рутинные задания. К примеру, ему поручалось в течение всего дня мыть окна в клинике. А весь следующий день он мог заниматься поиском опреде­лённых букв в выданном ему тексте.

Эти повторяющиеся действия были призваны побудить нейроны и синапсы сформировать новые контуры, способные принять на себя функции, прежде закреплённые за контурами в повреждённой зоне мозга. В течение всего нескольких недель он смог почти полностью восстановить нормальные движения ноги и руки, что позволило ему вернуться к обыч­ной жизни и выбросить трость. Сходную положительную динамику показали и многие другие пациенты Тауба.

Большая часть ранних доказательств существования нейропластичности появилась благодаря изучению реакции мозга на травмы - будь то физический разрыв нервных связей на ладонях обезьянок Мерцениха или потеря человеком зрения, слуха или конечности. Это заставило некоторых учёных пред­положить, что пластичность взрослого мозга проявляется только в экстре­мальных ситуациях. Возможно, думали они, пластичность представляет собой механизм исцеления, приводимый в действие травмой мозга или органов чувств. Дальнейшие эксперименты показали, что дело обстоит иначе. Обшир­ная и непрерывная пластичность была замечена и в здоровых, нормально функционирующих нервных системах. Это заставило ведущих неврологов прийти к заключению, что наш мозг постоянно находится в движении и адап­тируется даже к незначительным изменениям во внешних обстоятельствах или нашем поведении. «Мы поняли, что нейропластичность не только воз­можна, но и постоянно происходит, - пишет Марк Халлетт, глава невроло­гического отделения Национального института здравоохранения. - Именно таким образом мы адаптируемся к изменяющимся условиям, узнаём новые факты и развиваем новые навыки»26.

«Пластичность, - говорит Альваро Паскуаль-Леоне, ведущий исследо­ватель-невролог на медицинском факультете Гарварда, - представляет собой нормальное и постоянное состояние нервной системы в течение всей жизни». Наш мозг постоянно меняется в ответ на наш опыт и пове­дение, связи в нём постоянно перестраиваются «при каждом сигнале от органов чувств, действии, возникновении ассоциации, плана действий или [изменении степени] осведомлённости». По мнению Паскуаля-Леоне, ней­ропластичность является наиболее важным продуктом эволюционного процесса - способностью, «позволяющей нервной системе избавиться от ограничений нашего генома и тем самым адаптиро­ваться к давлению с стороны внешней среды, физиологическим изменениями и новому опыту». Гений нашего мозга состоит не в том, что он содержит множество жёстких связей, а совсем в обратном. По мне­нию философа Дэвида Буллера, высказанному в книге «Адаптация разума», содержащем критику эволюционной психологии, естественный отбор «смог создать не мозг, состоящий из огромного количества сборных приспособле­ний», а скорее мозг, способный «адаптироваться к требованиям пространства, окружающего человека на протяжении всей его жизни (а иногда - возникаю­щим и исчезающим в течение нескольких дней) за счёт формирования специ­альных структур, призванных справиться с этими требованиями». Эволюция наградила нас мозгом, способным буквально «передумывать» - раз за разом, день за днём.

Теперь мы знаем, что наше мышление, восприятие и действия не всегда зависят от наших генов. Точно так же они не полностью определяются опы­том, полученным нами в детстве. Мы можем изменить их тем, как мы живём - и, как справедливо предполагал Ницше, за счёт того, какие инструменты для этого используем. За несколько лет до того, как Эдвард Тауб открыл реабили­тационную клинику в Алабаме, он провёл знаменитый эксперимент с группой скрипачей-правшей. С помощью механизма, контролировавшего нейронную активность, он измерил величину зон их сенсорной коры, перерабатывавшей сигналы от левых рук (использующихся для зажима скрипичных струн при игре). Также он измерил величину той же зоны мозга у группы праворуких добровольцев, которые прежде никогда не играли на музыкальном инстру­менте. Он обнаружил, что эта зона мозга у музыкантов оказалась значительно больше в размерах, чем у контрольной группы. Затем он измерил размер зон коры головного мозга, обрабатывавшей ощущения, возникающие в правых руках испытуемых. И здесь Тауб не выявил никакой разницы между двумя группами. Игра на скрипке, музыкальном инструменте, привела к возникно­вению значительных физических изменений в мозге. Это было справедливо даже в отношении музыкантов, начавших заниматься музыкой во взрослом возрасте.