Пустые земли - [23]

В глубине души Джерек был благодарен Пекинскому Па VIII за его излишества во времена реализма. Без них Няня не оказалась бы здесь сейчас.

– История, конечно, та же самая, – говорила Няня, возясь с управлением и превращая экран в жидкое золото, – только больше крови. Вот так, годится. Я надеюсь, Лондон находится только в одном месте на этом твоем острове. Он очень мал, Джерри, – она повернула свою большую металлическую голову, чтобы посмотреть на него. – Я бы назвала его кусочком страны с низким бюджетом.

Джерек, как обычно, не вполне понимал, о чем она говорит, но улыбнулся и кивнул головой.

– Все-таки неразвитая промышленность довольно часто производит интересные фильмы, – сказала Няня с оттенком снисходительности. – Прыгай в ящик, Джерри, вот так, хорошо, мальчик. Мне жалко видеть, как ты уходишь, но, думаю, что привыкну к этому. Интересно, сколько детей вспомнит свою старую Няню через несколько лет? Все же такова жизнь. Молодые актеры со временем становятся звездами.

Джерек осторожно вошел в цилиндрическую камеру посреди лаборатории.

– До свидания, Джерри, – донесся голос снаружи, прежде чем гудение стало слишком громким. – Постарайся помнить все, чему я тебя учила. Будь вежлив. Жди своей реплики. Держись подальше от логова режиссеров. Камера! Пуск!

И цилиндр, казалось, начал вращаться (хотя, может быть, вращался Джерек). Он зажал уши руками, чтобы заглушить шум. Это был трудный путь. Джерек стонал и терял сознание, двигаясь через пространство, состоящее из мягких мелькающих цветных лоскутов, населенное бестелесными людьми, добрыми, со сладкими голосами. Он падал через ткань времени, вниз, к самому началу долгой истории человечества.

Он чувствовал боль, как чувствовал ее прежде, но он не возражал против боли. Он испытывал депрессию, какой никогда не испытывал прежде, но это не беспокоило его. Даже радость, которая пришла к нему, была радостью, к которой он остался равнодушным. Ветер Времени нес его навстречу утерянной любви для того, чтобы навсегда соединить с прекрасной миссис Амелией. И, достигнув 1896 года, он не позволит отвлечь себя от великой цели – городка Бромли – как он уже был отвлечен однажды бездельником Вайном. Джерек услышал свой собственный голос, зовущий в экстазе.

– Миссис Андервуд! Миссис Андервуд! Я иду! Иду! Иду!

Наконец падение прекратилось, и он открыл глаза, ожидая обнаружить себя все еще в цилиндре, однако увидел, что лежит на мягкой траве под большим теплым солнцем. Неподалеку виднелись деревья и блестела вода. Мимо проходили люди, одетые в костюмы конца девятнадцатого столетия. Рядом прогромыхал извозчик. Один из обитателей этого мира стал медленно целенаправленно идти к нему, и Джерек узнал костюм мужчины. Он видел много таких во время своего пребывания в 1896 году. Джерек быстро сунул руку в карман, достал переводильную пилюлю, спешно проглотил ее, а затем медленно поднялся с земли.

– Извините, сэр, – начал мужчина грозно, – вы что, не умеете читать?

– Само собой, умею, – услужливо ответил Джерек, но мужчина перебил его.

– Тогда взгляните вон на ту надпись, не более чем в четырех ярдах от вас, из которой ясно следует, что не стоит ступать ногами на этот участок газона, сэр. Следовательно, если вы соизволите вернуться на пешеходную дорожку, я с радостью сообщу вам, что вы вернулись на путь истинный и больше не нарушаете ни одно из постановлений властей Кенсингтона. Более того, я должен указать, сэр, что если я еще раз поймаю вас за подобным занятием в этом парке, я буду вынужден записать ваше имя и адрес и послать вам повестку явиться в суд в установленное время.

Мужчина рассмеялся.

– Простите, сэр, – продолжал он более естественным тоном, – но вы действительно должны сойти с травы.

– Ага, – сказал Джерек, – я понял, благодарю вас, э… офицер, не так ли? Я не хотел нарушать закон.

– Я уверен, в этом, сэр. Вы – француз, судя по вашему акценту, а значит, не понимаете наших обычаев, у вас ведь там посвободней и попроще.

Джерек быстро сошел на дорожку и направился к большим мраморным воротам, которые заметил вдали. Полицейский увязался с ним, непринужденно болтая о Франции и других государствах, о которых он читал. В конце концов он распрощался и зашагал по другой дорожке, оставив Джерека, жалевшего о том, что он не догадался спросить, как попасть в Бромли.

Джерек радовался, что не привлекал к себе сколько-нибудь значительного внимания, как во время первого паломничества в эпоху Рассвета. Люди все же поглядывали на него время от времени и он чувствовал себя немного стесненно, но мог идти по улице и радоваться окружающему без всяких помех. Конные экипажи, двухколесные кэбы, телеги молочников, фургоны торговцев – все, что ехало мимо, наполняло воздух скрипом осей, цоканьем лошадиных копыт, дребезгом колес. Солнце было ярким и теплым, запахи улицы заметно отличались от тех, которыми Джерек пресытился во время предыдущего визита. Он догадался, что сейчас, должно быть, лето. Даже остановился, чтобы вдохнуть аромат роз, которые росли вдоль ограды парка. Розы были прекрасны в своем благоухании, и Джерек впервые оценил прелесть сотворенного природой. Он потрогал листья кипариса – и обнаружил, что в его собственной работе не хватает определенной тонкости в деталях, которые было трудно описать. Он с удивлением отметил, что восхищается даже больше, чем прежде, красотами 1896 года. Джерек остановился посмотреть на двухэтажный омнибус, который тащили огромные мускулистые кони. На открытой верхней площадке качались соломенные шляпки с ленточками, вертелись солнечные зонтики, блестели яркие спортивные куртки, в то время как внизу, за пыльными окнами и путаницей объявлений, сидели более серьезные путешественники, глаза которых были прикованы к газетам и дешевым журналам. Пару раз мимо пронесся моторный экипаж, и выхлопной дым смешался с уличной пылью. Водители были одеты в длинные пальто и белые шарфы, несмотря на жару, на что Джерек отреагировал с насмешливым удивлением.