Пустозерск моего детства - [7]

Многие мужики, кроме всего сказанного, промышляли куропатку силками. Ловили ее главным образом для семьи, но при большом подлете излишки сдавали в кооперацию или "Союзпушнину". А такие мужики, как В.П. Шевелев занимались этим основательно и сдавали ее заготовителям в большом количестве. Промышлял В.П. Шевелев также лисиц, горностаев и зайцев.

На водоплавающую дичь пустозерцы охотились только с целью употребления в пищу. С чучелами маниками на охоту не ходили, десятками и сотнями, как это делается теперь, уток не истребляли. Весной гусей ловили капканами на проталинах, и то немногие. Ружей в деревне было мало, у некоторых сохранились еще пистонки. Да и боеприпасы стоили дорого. Существовал еще один способ охоты на уток весной — пленицы, но их в 20-е годы уже почти никто не ставил. Летне-осенней охотой на уток занималась в основном молодежь, хотя "сухих" уток — шилохвостей, свиязей, чирков, широконосок водилось великое множество. А осенью, перед ледоставом, на Городецком озере собирались многие тысячи отлетающих на зимовку уток нырковых пород — чернети, гоголи сауки, и т. д., они в большом количестве попадали в поставленные в озеро пущальницы. Однажды нам за один только раз попало 66 штук, а нашему соседу В.П. Шевелеву — более пятидесяти. Вот тогда, осенью, и солили уток впрок на зиму.

Труды и заботы о семье и хозяйстве до предела заполняли время женщин, наших матерей и бабушек. И зимой и летом их день начинался очень рано, ведь нужно было обрядить коров, т. е. подоить их, убрать навоз во хлеве, накормить и напоить телят и овец, потом истопить печь, испечь хлеб и шаньги, приготовить завтрак, сварить обед и накормить всю семью. Помочь мужчинам собраться на работу, а детям в школу. Всех обшить и обмыть, обстирать, всем связать и залатать рукавицы, носки, чулки, привести в порядок верхнюю одежду. Ежедневно много раз перемывать всю посуду, мыть полы в кухне и комнате. Хорошо, если в семье была бабушка или взрослые дочери, которые могли помочь. А семьи на селе большие: в каждой пятеро, а то и шестеро детей. Редко двое-трое.

Летом на плечи женщин ложилась еще и заготовка сена, а это несколько сотен пудов. Мужчины, занятые на рыбном промысле, могли уделять время сенокосу лишь урывками, по несколько дней, в лучшем случае полторы — две недели. Вот потому-то женщины, совершив утренний "обряд" и наскоро позавтракав, захватив с собой косы или грабли, еду, вместе с детьми спешили на пожни за 5-10 километров. Если бабушка или добрая соседка не имели возможности вечером подоить коров, покормить и прибрать малых детей, присмотреть за ними (детских яслей и садов не было), значит, после тяжелой дневной работы снова они отшагивали эти километры. На завтра, и послезавтра, и каждый день все повторялось. Не зря сенокос звали страдой. И как тут не вспомнить Н. А. Некрасова: "В полном разгаре страда деревенская, доля ты русская, долюшка женская, вряд ли труднее сыскать". Ни о каких декретных отпусках по беременности и родам тогда даже не слыхали. Работали до последнего дня. Не случайно одна женщина родила ребенка, на бору, возвращаясь домой. Так парня и прозвали "боровиком".

Хорошо помню, как страдали мы с матерью. Здоровье у нее было неважное. Дома оставалась бабушка, мать отца, поэтому мы часто, даже на ближних пожнях, ночевали в лесу, чтобы не тратить силы и время на дорогу туда и обратно. При хорошей погоде днем гребли кошенину, а поздно вечером и рано утром по росе, когда трава более мягкая, косили. Чтобы не носить косы домой и обратно, рано, в 13 лет, я научился сам их точить.

А произошло это так. Летом в деревне из мужчин оставались почти одни старики. К ним каждое утро выстраивались очереди из женщин и детей с косами на заточку. Иногда на это уходили часы. Однажды получилось, что к старику В. И. Коже-вину я оказался последним с двумя нашими косами-горбушами, у нас все пользовались только такими. Он и говорит: "Давай-ка ты, паренек, сам поточи свои косы, а я тебе подскажу и научу. У меня уже пальцы до крови проточились, да и вижу я неважно. Я покручу точило, а ты точи". Мне, конечно, было очень неудобно и стыдно, что он, старик, крутит точило, а я, парнишка, точу косу. Он подсказьшал, как правильно ее держать, чтобы и наточилась хорошо, и не сорвалась с точила, и не порезала мне руку. В конце точки он проверил мою работу и похвалил меня.

Дома мама спросила меня, кто мне точил косы. Я сказал, что точил Василий Иванович. На пожне во время работы я спросил, какова коса, хорошо ли косит. Она ответила, что поточена коса хорошо и косить легко. Только тогда я сказал маме, что косы точил я, а не Василий Иванович, и рассказал ей, как было дело. После этого косы точил я сам, не надо было стоять в очереди к точильщику. А чтобы не носить их для точки домой, точило установили в лодке, на которой мы заезжали на сенокос.

Бывали в эти годы такие мокрые лета, что сенокос продолжался и в сентябре, как говорили, до "белых мух". Зато при хорошем лете страда заканчивалась раньше, и тогда женщины вместе с детьми осуществляли массовые выезды на лодках в бор за Городецкое озеро, набирая там целые корзины вороники и брусники. А в Ильин день, 2 августа, отправлялись за морошкой на болота в направлении Пылемца. Вороники собирали много, засыпали на зиму целые бочки, и особенно вкусной она становилась после первых инеев. Голубику собирали дети, так как она созревала раньше и в большом количестве росла на Малом бору, в полутора — двух километрах от села. Сбором грибов тоже преимущественно занимались дети. Ягоды и грибы в пище пустозерцев играли довольно заметную роль, главным образом, летом, осенью и в первую половину зимы. Смородина, особенно красная, спросом не пользовалась, наверное из-за того, что требовала много сахара.