Пустошь. Нулевой круг - [6]

– Почему в обед? – уточнил я, стараясь во всем разобраться. – И почему вежлив?

– Ах! – засмеялась мама и щелкнула меня по кончику носа. – Утром ему все равно, что есть в стакане, лишь бы полечить больную голову, а вечером он будет пить даже мочу, если она хмельная. И зачем грубить человеку, который не сделал тебе ничего плохого? И к которому тебе придется обращаться за советом?

Я снова сидел в сарае возле тренировочной площадки и всматривался в щель между камнями, из которой высыпалась глиняная замазка. Это центральная площадь деревни, на которой происходят как все важные события – экзамены, принятие в новики, посвящение в охотники, – так и повседневные тренировки решивших возвыситься. Она отделена от окружающих ее домов невысокой прямоугольной оградой из камня и глины. Ее отличие от большинства подобных оград в деревне – это сделанные из дерева широкие калитки, почти ворота. По одной на каждую сторону площади. Еще такое можно увидеть только в доме главы деревни. Есть слишком много вещей, на которые можно потратить дорогое дерево с большим толком.

Мне нужно улучить момент и перебраться через двое ворот и открытое всем взглядам пространство так, чтобы никто не заметил, что я вошел в дом Орикола. К сожалению, с другой стороны деревни это сделать еще сложнее, там дома вождя, его семьи, уважаемых охотников, но не дяди Ди, к слову. Даже если я просто войду в ту часть деревни, проблем не избежать. Никого не вижу, похоже, что пора. И я быстрым шагом, крепко придерживая под старой рубахой бурдюк, пересек площадку и скользнул за травяную циновку, повешенную на входе.

– Кого там вонючие дарсы принесли? – раздался раздраженный рык, пока я пытался привыкнуть к ужасающему запаху немытого тела, перегара и стухшей еды, которым меня встретил дом учителя деревни.

– Не кричите, уважаемый Орикол, – попросил я, делая шаг вглубь и надеясь, что меня не стошнит.

– Вот это да! Уважаемый! Да меня так не называли уже, наверное… Да ни гарха меня никогда здесь так не называли! Кто там такой умный и вежливый приперся? – В темноте загремело, что-то упало, и из нее в полумрак возле циновки вышел Орикол. – Ты кто такой, молокосос?

Орикол был ужасающе грязен и давно не мыт. После его появления вонь стала так сильна, что буквально резала глаза. Он бы хоть циновки скатал, чтобы ветерок не только облегчал страдания от жары, но и проветрил дом. Но ему, похоже, было все равно, и он давно привык. Одет он был в широкие кожаные штаны и дорогую выбеленную тонкотканую рубаху с длинным рукавом. Когда-то дорогую. Сейчас она была черна от въевшейся грязи и покрыта пятнами пролитого на нее вина. А еще он был бос, как последний бедняк. Даже хуже. Потому что я, один из таких оборванцев, был в мокасинах. Давно не бритый и не стриженый, с жирными черными волосами, в которых добавилось седины, он слабо напоминал того Воина, которого я когда-то впервые увидел у костра в центре деревни.

– Я Леград. – Не видя понимания в мутных глазах успевшего опохмелиться воина, я продолжил: – Сын Эри и Римило.

– А! А. Ага. Помню, – Орикол задрал голову и стал чесать обеими руками шею под короткой неряшливой бородкой. – Чего тебе нужно у меня, мелкий?

– Я прошу у вас наставление о закалке меридианов. – Не дождавшись ни звука от деревенского учителя по возвышению, я продолжил: – Моя десятая зима уже наступила, вы должны меня учить, – конечно, мама не говорила мне искать проблем, но злость на всех в деревне, а на него в особенности, жгла мне язык.

– Кардо дружески посоветовал мне не учить тебя. – Орикол пожал широкими плечами, он, к слову, был удивительно могуч телом. Казалось бы, пьет каждый день и не выходит из своего дома неделями, а по-прежнему перевит мышцами, как и тогда, когда мы приехали сюда. – Твой отец был невероятен и достоин моего уважения. Но этого мало, чтобы искать на свою голову проблемы, пуская тебя на занятия. – Деревенский учитель помолчал, а затем продолжил, расчесывая грязными пальцами бороду непонятного в этом полумраке цвета: – Вот твоя мать хороша, почему она не пришла ко мне просить за тебя?

– Ах, ты! – рявкнул я, а затем почти буквально зажал себе рот, сдерживая все те ругательства, что лезли из меня после этих гнусных слов. Я заставил себя глубоко дышать, невзирая на вонь, что царила вокруг, чтобы успокоиться и не броситься на этого грязного алкаша.

– Га! – противно заржал, словно мул из обоза, Орикол. – Вот я из уважаемого превратился снова в простого «ты». Это мне знакомо, это мне привычно. Вали отсюда, щенок.

– Я ведь не прошусь в ученики, а хочу получить лишь одну книгу. Зачем уважаемый, – я выдавил это слово, представляя, как сжимаю его грязное горло, – мечтает о несбыточном?

– Какой дерзкий щенок, – показал зубы в оскале Орикол. – И что же, по-твоему, для меня сбудется?

– Прошу, возьмите, – теперь оскалился я и, вытащив из-под рубахи бурдюк, чуть встряхнул его, чтобы он булькнул.

– Щенок учится огрызаться, – Орикол плюнул на пол, который от этого не стал грязнее. – Исчезни с моих глаз, пока я не отбил тебе зад, выкидывая из моего дома.

– Это вино охотника Ди. – Я не сдвинулся с места.