Пусто: пусто - [6]

Оратор замолчал, испытующе посмотрел на людей и начал рыться левой рукой в складках своей белоснежной тоги. Толпа сосредоточенно безмолвствовала и взирала на него.

— Думаю, двенадцати секунд будет вполне достаточно для принятия такого простого решения. Тем более что правильный выбор для многих, я думаю, очевиден, — нарушил оратор молчание и вытащил наконец из складок своего одеяния весьма внушительные песочные часы.

Люсенька даже удивилась тому, как огромные эти часы могли незаметно скрываться в кармане.

А оратор в это время уже поставил часы на ладонь, и песок стремительно побежал в нижнюю чашку.

— Господи, что же мне выбрать? — лихорадочно думала Люся. — Господи, подскажи, что мне выбрать? Направь меня на путь истинный, посоветуй! Оно мне надо? Ну наляпают что-то на руку — и ищи потом всю жизнь того, не знаю кого? Но ведь мы все-таки на небе, здесь плохого не посоветуют?

Последние песчинки уже стекали вниз.

— Ну, прошу голосовать, — громко и ласково предложил оратор, приятно улыбаясь, аж до ямочек на щеках. — Прошу поднять руки в знак согласия получить особый знак, который поможет вам узнать свою вторую половину.

И повсюду над туманом стали подниматься руки. Первые вылезали из облачной ваты медленно и осторожно и были преимущественно женскими. А потом руки стали взлетать вверх решительно, как флаги боковых судей у кромки футбольного поля. Люся оцепенела, завороженная этим зрелищем. Пальцы ее плотно впились в подол фланелевой рубашки и решительно не хотели разжиматься. От моря человеческих рук исходило легкое свечение. Светились запястья. Даже прыщавый тип, который объявлял себя всего минут пять назад соней в квадрате, сейчас с героическим и совершенно бодрым лицом наблюдал за своей светящейся дланью.

— Итак, прошу заканчивать. Еще буквально пара секунд — и все отправляются домой, навстречу новой жизни, — объявил оратор.

И тут же взметнулись еще сотни рук колебавшихся и в последнюю минуту решившихся получить знак.

Свечение над облаком стало постепенно убывать.

— Можно опустить руки, — разрешил оратор.

Люди с ужасом и интересом принялись рассматривать себя.

И тут на Люсю нахлынула невероятная, вселенская тоска, как будто бы она осталась в мире одна-одинешенька. Она боялась взглянуть на свою руку и увидеть там свидетельство того, что она теперь навсегда будет ничья, обнаружить там ужасающую пустоту, подобную той, в которую она отныне погрузится. И вдруг правая рука ее заныла, как будто что-то давило и кололо ей запястье. В радостном изумлении Люся наконец разжала пальцы. «Неужели?» — мелькнула в мозгу невероятная мысль, а глаза устремились туда, где должна была быть рука. Но она не видела ее! Все скрывал густой туман, который с каждой минутой становился все тяжелее и приобретал мрачный свинцовый оттенок. Вокруг сгущалась тьма, пожирая собою остатки солнечного света. Люся тонула в невероятно густом, темном и холодном дыму без запаха.

В панике она принялась ощупывать руку, которая болела все сильнее. На запястье явственно ощущался какой-то шрам. Люся гладила его, пытаясь определить, какой он формы, и тут по тыльной стороне ладони скользнуло что-то шелковистое и прохладное. Сердце г-жи Можаевой чуть не выпрыгнуло из груди, она в ужасе отпрянула, выпучив глаза, и… обнаружила себя лежащей на животе в своей собственной кровати. Руку ее украшала розово-малиновая бороздка.

Как выяснилось, Люся заснула с книжкой на подушке. Во сне крепко обхватила ее и в результате получила то самое «клеймо», что причинило ей столько страдания в царстве Морфея.

* * *

Хоть на календаре и значилось воскресенье, сладкое безделье Люсе сегодня не грозило. Ее подружка с университетских времен Наташка Рыжова, работающая переводчицей в конторе с неоригинальным названием «Взаимопонимание», где когда-то работала и Люся, подкинула приработок. Г-же Можаевой сегодня предстояло за две тысячи «деревянных» переложить какой-то голливудский фильм с языка Шекспира на язык Ленина. Люся, закончившая филфак МГУ, никогда не отказывалась от таких «сверхурочных» работ. Во-первых, деньги никогда не бывают лишними: на основной работе у Люси выходило не так уж много — 400–600 долларов в зависимости от сезона. А во-вторых, г-жа Можаева очень гордилась знанием двух иностранных языков: английского и французского — и очень старалась иметь побольше языковой практики.

Для начала надо было посмотреть кино на языке оригинала. Люся порылась в пакете, с пятницы валявшемся у двери, и вытащила из него очередной шедевр Голливуда. Она воткнула кассету в видеомагнитофон, быстренько состряпала себе в микроволновке тарелочку попкорна, налила огромный стакан «кока-колы» и с удобством расположилась у телевизора в аморфном кресле «груша» ярко-красного цвета. Боевик, в сущности весьма занудный, с одним «хорошим парнем» и десятком «плохих», не вызвал никаких затруднений при переводе. К счастью для Люси, в последнее время большинство голливудских фильмов категорий «В» и «С» писались как будто из одних и тех же фраз, составленных в разном порядке.

Трудовой порыв г-жи Можаевой прервал телефонный звонок. Автоответчик высветил номер Наташки. Люся потянулась к стоящему под кроватью аппарату, не вставая с кресла. И, что неудивительно, опрокинула тарелку с лучшим другом киномана — попкорном.