Пустая шкатулка и нулевая Мария 1 - [47]

Трагедия, в которой все счастливы.

Кто-то среди них плачет.

Лишь один кто-то плачет, окруженный другими, которые хохочут: «А-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!»

Я мотаю головой. Мне это кажется. Мне это просто кажется. Ничего здесь не вижу!

Но этого мне достаточно, чтобы понять одно. Понять чувства одного человека, которые вряд ли уже меня отпустят.

Полное одиночество.

Я выбираюсь со дна моря и возвращаюсь туда, где был.

Она выпустила мою руку.

Я медленно отвожу руку от ее груди и в полном опустошении падаю на колени.

При этом замечаю, что мои щеки мокры от слез.

Я не могу отрицать. Увидев это – я не могу больше отрицать.

– Это и есть моя «шкатулка» – «Ущербное блаженство».

Она – «Ая Отонаси».

«У Моги-сан тоже есть “шкатулка”»? Это не имеет значения. Это не тот аргумент, который позволит отвергнуть Марию. И не нужно искать логических объяснений. Мне хватило касания, чтобы понять. Понять, что передо мной Мария.

Уверен, она никому не хотела это показывать. И все-таки показала мне.

Чтобы я не проиграл «Комнате отмены».

– Мария, прости меня…

Мария с улыбкой качает головой.

– …

Я ненавижу мои собственные чувства.

Я осознал. Я осознал, что она «Ая Отонаси». И все же мои чувства к ней не изменились. Ее улыбка невероятно милая. Остатки моей любви продолжают водить меня за нос, не желают уходить.

Я в таком ужасе от того, насколько крепко я повязан этой любовью, что слезы все никак не останавливаются.

– Кадзуки.

Мария произносит мое имя.

– Э?

И тут она делает нечто невероятное.

Она обнимает меня.

Я знаю, что она делает, но совершенно не могу понять.

Она обнимает меня не так, как можно было бы ожидать от Марии, – ее движения робки.

– Ты единственный, кто вспомнил мое имя.

Мария говорит загадками.

– Если бы не ты, я была бы совсем одна. Мне трудно это признавать, но ты поддерживал меня. Даже тогда, когда я считала тебя «владельцем». Поэтому…

Наконец я понял, что ей движет.

– …по крайней мере сейчас я буду поддерживать тебя.

Я в ее объятиях. Вопреки своим словам, она не сжимает меня со всей силы, она скорее окутывает, чем поддерживает.

– Я буду ласкова к тебе по крайней мере сейчас, когда ты чувствуешь ко мне любовь.

Не знаю.

Не знаю, к кому обращено мое чувство – к «Касуми Моги», к «Ае Отонаси» или к ним обеим.

Знаю я лишь одно: я на седьмом небе.

– Ах.

Может быть…

Может быть, Мария позволила мне прикоснуться к ее «шкатулке» не только ради меня самого. Мария не хотела, чтобы я звал ее «Касуми Моги». То есть – она хотела, чтобы я признал ее существование.

Лишь секунду покрутив эту мысль в голове, я вынужден был признать, что слишком уж глубоко лезу. Меня разбирает смех.

✵

– Хосии, о чем вы с Касуми говорили, когда я ушел?

Уроки остались позади. Харуаки тычет меня пальцем в грудь, ухмыляясь до ушей.

– Она тебе призналась! Или что-то в этом роде?

– А… не…

Вообще-то она призналась, что она «Ая Отонаси», так что в широком смысле он прав.

– О? Да ты скрытничаешь! Подозрительно! Неужели я попал в яблочко?! Блин, я ревную! Касуми стала такая красивая!

Ааа, вот что.

Глядя на весело тараторящего Харуаки, я понимаю наконец, что должен делать.

Хотя мое воссоединение с Марией очень обнадеживает, но я все равно был в растерянности, потому что исчез «владелец», Касуми Моги.

«Если ты сделаешь Кадзуки Хосино своим врагом, против тебя встанет бессмертный. Я!»

Я вспоминаю слова, которые Харуаки когда-то сказал Марии. Правда, это было уже давно, так что не уверен, что вспомнил их в точности.

Да. Я должен заручиться его поддержкой, чего бы это ни стоило.

– Харуаки. Как насчет продолжить тот наш разговор?

Какое-то мгновение после этой неожиданной просьбы он в растерянности, но тут же кивает с улыбкой.

– Я тебе говорил уже, что решил, что буду делать, помнишь? Хочу рассказать теперь, к какому выводу я пришел.

Глядя Харуаки в глаза, я выкладываю ему свое объявление войны.

– Я собираюсь драться против «Комнаты отмены».

При этом резком заявлении он распахивает глаза.

– Эммм, послушай… разве я тебе не объяснил уже? Даже если мы в этой твоей «Комнате отмены», это не страшно, если только мы об этом не знаем.

– Да, но я просто не могу! Я не могу допустить эту повседневную жизнь, где я не могу попасть в завтра, потому что все повторяется!

– Почему?

– Потому что –   я - т о   з н а ю   о б   э т о м,   з д е с ь   и   с е й ч а с.

Возможно, все шло бы без проблем, если б я просто забыл о том, что сижу в «Комнате отмены».

Но я знаю. Я знаю, что эта повседневная жизнь – не более чем фальшивка.

И я не могу не обращать на это внимания.

Может, это всего лишь самоудовлетворение. Как бы там ни было, я уверен, что прав и что иначе поступить не могу.

– …Ну, дело твое. Но кстати, есть ли какая-то причина, почему ты такой упертый?

Харуаки спрашивает чисто из интереса.

Причина?.. Причина, почему я так настаиваю, что повседневная жизнь должна быть настоящей? Я уже думал об этом. И да, моя тяга к сохранению моей повседневной жизни какая-то ненормальная.

– Похоже, эта причина связана как-то с жизнью и смертью… – прошептал Харуаки.

Ах, верно. Так и есть. Все так просто.

– Это – причина жить.

Харуаки таращит на меня глаза, такого ответа он явно не ожидал.