Пусть умрёт - [150]

      После своего выразительного рассказа старик опять погрузился в интимное общение с магическим предметом, что не мешало ему прислушиваться к разговору пассажиров на странном, не знакомом ему языке. Он не понимал ни слова, но это не имело значения. Нкулункулу верил, что однажды вошедшие в уши слова сохранятся в его голове, и настанет час – они станут так же хорошо понятными, как родной язык.

      — Видишь, Фил, – сказал маленький господин, – этот человек развлекал белых, рискуя собственной жизнью, а они платили ему за это целых двадцать долларов! Наверняка это был очень щедрый американец – не поскупился на двадцатку. А Нкулункулу – чем тебе не гладиатор?!

      — Тебе повсюду мерещатся гладиаторы, бадди.

      — Согласись, на это есть веские причины. И ты, надеюсь, тоже постиг простую как эта пустая консервная банка из-под компота истину – завтрашний  день ничего не изменит. Все превратилось в прозрачный кристалл, то есть стало пронзительно ясно.

      — Что нам должно быть пронзительно ясно, Алекс? – облизывая ложку, вопросил толстый господин.

      — Я имею в виду: ясно то, что мы имеем дело не просто с преступниками.

      — А с кем же тогда?

      — Я удивлен, старина! С отбросами человеческого общества и законченными негодяями, с кем же еще?

      — В том, что здесь собралась куча дерьма, я ни минуты не сомневаюсь. Но ответь, почему ты спрашиваешь?

      — Потому что не знаю, зачем мы это делаем. Почему, например, ты это делаешь, Фил? Почему, черт возьми, ты здесь?! – воскликнул маленький господин.

      — Это же ясно, как день, Алекс. Я просто репортер и делаю свое дело, чтобы все знали о том, что мне самому кажется важным. Разве непонятно? Ничего личного, бадди. Вы, русские, всё усложняете, пропускаете через сердечную мышцу.

      — Ладно... Знаешь, что мне недавно сказал один умный человек, профессор?

      — Как я могу знать!? У тебя так много умных друзей.

      — Он сказал, что гладиаторы в древности служили двум целям: развлекали кровожадную публику и участвовали в государственных переворотах в качестве инструмента. Многих цезарей убивали гладиаторы.

      — И...

      — Я тогда подумал – репортеры похожи на гладиаторов. Развлекают публику, дерутся с другими, такими же, как они сами... с теми, кто на службе у других. Нашими руками свергают императоров и возводят на трон новых.

      — Типичный взгляд резидента страны, где отсутствует журналистика.

      — У нас не говорят «резидента»... у нас говорят: жителя страны.

      — Не возражаю – пусть будет житель, хотя, лично я думаю, ты не есть typical представитель жителей вашей страны. Но у вас нет журналистики. Согласен?

      — Если ты имеешь в виду, что у нас нет независимой журналистики, то я с тобой полностью согласен, но...

      — Даже ты, мой друг, не можешь преодолеть стереотипы прошлого, – прервал на полуслове Синистер. – Не надо путать божий дар с яичницей. Запомни, не существует просто журналистики: либо она независимая по определению, бадди, либо ее нет вообще. Вы, русские репортеры, не даете никому сделать собственные выводы, навязываете свое мнение. Даже в репортажах не остаетесь беспристрастными. Мешаете людям осмыслить происходящее самостоятельно и так же самостоятельно дойти до истины, какой бы она ни оказалась. Вы не понимаете, что задача репортера не в том, чтобы драть глотку, объясняя, что такое хорошо, а что такое плохо, а в отборе материала. И это он должен делать сообразно своим убеждениям. Ваши парни так и не научились убеждать правдиво изложенными фактами. Сверхзадачу журналистики они видят в навязывании своего мнения. А ведь это мнение может быть кем-то ангажировано. Не так ли? В вашей империи есть только пресс-служба власти, просекаешь?! Она занимается тем, что приказывает своим сотрудникам вкладывать в голову граждан только то, что выгодно заказчику, то есть ей самой... Мы исповедуем другой принцип: честно доложить все, что мы сами считаем нужным, желательно в увлекательной форме, а выводы каждый пусть делает сам. Это должен понимать даже дикобраз. Так вы, русские, кажется, выражаетесь?

      — Ты имел в виду: «ежу понятно», – привычно отредактировал идиоматическую отсталость своего американского друга Максимов. – И не придирайся к словам. Журналистика отсутствует, но есть же журналисты.

      — Sorry, приятель, я ни в коей мере не имел в виду... ну, что не бывает исключений. Но такие люди у вас живут недолго, не так ли?

      — Бывает и такое, – согласился Максимов с плохо скрываемой грустью. Перед его мысленным взором вдруг предстала неприглядная до безобразия картина собственных похорон.

      — Вот поэтому, – удовлетворенно констатировал Фил, – я постоянно беспокоюсь о тебе.

      — Фил, перестань трепаться! Скажи – а у вас не так?! Журналисты неподкупны, да? И не выполняют заказы? Не смеши!

      — Да, работают за деньги. Но самое главное в том, что в Америке заказчиком может быть любой, а у вас – только один-единственный! И этот один единственный загнал всех своих оппонентов в маргинальную задницу. Ты понимаешь, бадди, какая бездонная пропасть нас разделяет?