Пусть об этом знают все - [63]

Потом Яковлев ушел. Максим еще с минуту стоял на месте в оцепенении, силясь понять то, что понять было невозможно. Алена, кажется, что-то ему говорила, он это видел по губам, но слов не слышал, будто внезапно оказался в вакууме. Постепенно ступор отпускал, возвращались звуки, мысли, ощущения, а в груди разрасталась жгучая боль.

– Максим, пойми же, просто так вышло, что… – Она и правда что-то ему говорила, даже коснулась его руки.

Ее прикосновение словно прошило насквозь током, окончательно вернув его в реальность. Максим отдернул руку, молча развернулся и пошел к выходу.

– Максим, подожди! Давай поговорим! – Она догнала его, поймала за рукав куртки.

Максим стиснул челюсти до боли, не оборачиваясь, вырвал руку. Она приостановилась, но затем снова побежала за ним. Выскочила следом на улицу. Опять вцепилась. Он дернулся – не отпустила, продолжала семенить рядом. На улице хлестал дождь, холодный ветер забирался под воротник, а он задыхался. Глотал воздух ртом вместе с ледяными каплями, но ощущение удушья не проходило.

– Максим!

Он оглянулся, хотел прогнать, грубо, жестко, чтоб не шла за ним, не цеплялась, не унижала себя и его. Чтобы не делала ему еще больнее. Поскольку видеть ее теперь – это пытка.

Но она, наверное, сама догадалась по его взгляду, потому что разжала пальцы, и рука ее опустилась, безвольно повиснув плетью. Ветер трепал ее волосы, успевшие промокнуть под дождем. И блузка, уже мокрая, липла к телу.

– Вернись в здание, – произнес он глухо. – Простудишься.

Затем развернулся и стремительно, не оглядываясь, пошагал прочь. Спустился к набережной. Пусто, уныло. От серых вод угрюмой осенней Ангары дул пронзительный ледяной ветер. Но Максим не чувствовал ни холода, ни ветра, ни дождя. Боль затопила каждую клетку, не оставив места иным ощущениям.

Сначала в голове билась одна-единственная мысль: «Алена – девушка Яковлева». Упорно, назойливо, плавя мозг. И все никак не укладывалось, не верилось и в то же время… Лезли вереницей воспоминания, обрывки разговоров, всякие мелочи, на первый взгляд незначительные, но на самом деле – показательные.

Взять хотя бы тот случай у нее дома, когда она не захотела открывать дверь, а Максиму солгала, что пришла хозяйка. Он ведь тогда сразу почувствовал фальшь, но предпочел не думать. И в универе она его избегала. Когда встречались, норовила тотчас сбежать, оправдываясь занятиями. А сколько раз предлагал проводить – отказывалась наотрез. Теперь ясно, почему. Так ошеломляюще и болезненно ясно, что хоть вой и на стены лезь.

Спустя пару часов Максим вернулся в общежитие. Все трое: Иван, Азамат и Толик – сидели в комнате, копошились со своими какими-то делами и делишками и ведать не ведали, что у него катастрофа.

Как же не хотелось их видеть, не только их, вообще никого! Как же тяжело было притворяться, делать более или менее нормальное лицо, что-то говорить, дышать, ходить, когда тебя изнутри раздирает на части! Когда каждый вдох – боль. Каждый выдох – боль. Когда терпеть уже просто невозможно…

– А ты что, с подругой Яковлева знаком? – спросил вдруг Иван и будто полоснул по свежей ране. Правда, сам того не ведая. – Я просто думал подождать тебя… Ну и видел вас в холле и потом…

И вдруг Максима осенило: это же они все про нее, про Алену, говорили те мерзости. Это она пьяная с Яковлевым тут ночь провела.

А он, дурак, над ней трепетал, берег, не трогал… Боялся осквернить чистоту. А она… И главное – с кем! С таким скотом, какого еще поискать – не найдешь.

– Это она тогда… сюда с ним… приходила? – выдавил он с трудом, до последнего надеясь, наверное, на чудо.

– Она, она, – закивал Иван.

Ну вот и все. Светлый образ рассыпался бесповоротно.

Максим, как был в одежде, лег на кровать, заложив руки за голову, вперился пустым взглядом в потолок. Что делать? Да ничего. Что тут поделаешь? Надо как-то жить дальше. И больше не строить иллюзий.

В начале пятого пришли Оксана с Мариной и позвали Максима в гости. У них там наметился сабантуй или что-то вроде того.

– Максик, солнце, приходи, не кисни, – ворковала Оксана.

– Правда, Макс, идем, не упирайся, – подключилась Марина. – Что-то ты сегодня сам на себя не похож.

Потом повернулась к мальчишкам:

– Что вы с ним сделали, гоблины?

– Да он такой и пришел, – начал объясняться Азамат, приняв ее слова всерьез.

– Водка есть? – спросил Максим.

– А то! Море! – ответили девушки. – Какая гулянка без водки?

Водки и впрямь было море, точнее, батарея. Пол-литровые бутылки рядком полулежали в тазу с водой, чтобы не грелись, видимо. Максим пересчитал – семь. Семь! Куда столько? Упиться и умереть? Ну тоже вариант. Хотя и гостей у девочек оказалось немало. Из знакомых – только сами хозяйки и Вадик, который бренчал на гитаре заезженный мотив, безбожно фальшивя.

«Напиться, – думал Максим, – и в самом деле сейчас самое оно. Напиться и забыться. Чтоб вот так с ума не сходить. Плевать, что будет завтра. Сегодня бы как-нибудь перетерпеть».

По общажному обычаю, к которому Максим все никак не мог пока привыкнуть, закуску – сковородку с жареной картошкой – поставили в центр стола, ну и хлеб, соленые огурцы, квашеную капусту – в качестве дополнения к основному блюду. Тарелок не полагалось, только вилки. Тянуться через весь стол к еде Максиму не нравилось, еще больше не нравилось, что тянулись другие, тряся рукавами над чашками, но он решил забить на куртуазность. В конце концов, он пришел сюда не есть, а пить. А уж пили-то каждый из своей стопочки.