Пушкинский вальс - [42]

    - Избила?..Я?..- спросила она с плохо скрытым негодованием. – Одинокая пожилая женщина-библиотекарь избила молодого хама и книжного вандала ростом под два метра?!

 Господин капитан, вы сами себя слышите?..

   Порошин исподлобья взглянул на женщину.

   - Простите, конечно, Лилия Николаевна…Однако свидетели говорят о том, что Стасенков выбежал после стычки с вами потрепанный и окровавленный.

   - Скажите пожалуйста! – старший библиотекарь покачала головой с деланной озабоченностью. – Обидели малыша! Книжки рвать не дают, хамски себя вести не разрешают…

 Милиция вмешивается! Вы всегда так рьяно защищаете хамов и негодяев, а, капитан? Что ж, тогда удивляться не приходится, что скоро у нас порядочному человеку вообще проходу не будет… У вас ко мне все?

   - Еще один вопрос, - сухо заметил следователь. – Где вы были в прошлую пятницу вечером?

 Лилия Николаевна снова взглянула на него поверх очков.

   - Это все-таки допрос?

   - Нет. Всего лишь беседа. Не желаете отвечать – не надо. Однако было бы лучше, если…

   - Мой рабочий день заканчивается в восемь вечера. А потом я поехала домой…

   - Кто-то может подтвердить ваши слова? – спросил Порошин.

   - Я сдавала ключи охране…Там и запись есть. Хотите – поинтересуйтесь. Что-нибудь еще?

    Порошин о чем-то сосредоточенно подумал.

    - Пожалуй, все…- сказал он.

    - Тогда будьте любезны… у меня много работы.

 Порошин поднялся со стула.

    - Извините за беспокойство, - сказал он с сожалением. – Понимаю, разговор был вам неприятен…

    - Вы догадливы, - сухо ответила Лилия Николаевна, вновь кладя перед собой свои  служебные документы.

    - Могу вам однако сообщить, что ваш ненавистный псевдочитатель больше к вам в библиотеку не придет.

    - Неужели? Наконец-то вы сказали что-то позитивное.

    - А вас не интересует – почему?

    - Меня это мерзкий субъект вообще не интересует, и я бы хотела никогда о нем не слышать.

    - И не услышите…- тихо сказал Порошин. – Лилия Николаевна… конечно, я пришел к вам вовсе не из-за вашей стычки со Стасенковым. Дело куда более серьезно.

   Гончарова вопросительно подняла на него глаза. Во взгляде – чистое женское обычное

 любопытство,и не более того.

    - И что вы имеете в виду?

    - Убийство…Этого парня жестоко убили в минувшую пятницу. Убийца отрезал ему голову и, по-видимому, унес ее с собой. Потому и опознать труп смогли не сразу…

    Последовало тягостное молчание. Лилия Николаевна медленно сняла с носа очки и положила их на стол. Ее рука дрогнула, и массивная ореховая оправа стукнулась о полированную столешницу.

   - Ужас какой, - задумчиво произнесла женщина. – Так вот почему вы так подробно спрашивали о нем… А я-то еще была с вами не слишком любезна… Извините меня!

    - Да что там,- грустно улыбнулся Порошин. – К сожалению, такое вот печальное событие. И мы ищем теперь любые зацепки, связи, контакты… Так что – это вы меня извините. До свидания…

    - Я провожу вас? – Лилия Николаевна поднялась со стула.

    - Не утруждайтесь… я найду дорогу.

    - Ну… тогда всего доброго.

    Лилия Николаевна проводила посетителя до двери. Оставшись одна, подошла к огромному окну, постояла немного, глядя на вечернюю улицу. Она видела, как сыщик торопливо сбежал с дворцового крыльца, сел в машину, припаркованную у обочины напротив памятника. Дождалась, пока капитан завел мотор, машина тронулась с места и поехала. Немного позже госпожа Гончарова увидела, как машина Порошина катилась по Советской в сторону городского центра.

   Лилия Николаевна взглянула на небо через оконное стекло: сегодня вечер был ясным, теплым, приветливым. А ведь всю субботу лил дождь – долгий, нудный. Совсем не весенний! Он барабанил по крышам, создавал огромные лужи, нагонял тоску…Хотя для Лилии Николаевны такой дождь был как нельзя более кстати! Именно на целый день! Именно в субботу…

    Постукивая каблуками, она подошла к двери и заперла ее на ключ.Потом вернулась к столу и устало опустилась в свое мягкое кресло. Госпожа Гончарова посидела немного словно в раздумье, выставив перед собой руки и постукивая по столешнице своими длинными ногтями. Такая поза обычно характерна для человека, напряженно решающего, что именно ему предстоит сейчас сделать.

   Лилия Николаевна резко наклонилась и достала из тумбочки пол-литровую банку, накрытую куском ткани и перевязанную нитью. Эту банку она водрузила перед собой на стол и вперила в нее долгий и пристальный взгляд.

     - Чуть не выдал меня, подлец! – произнесла она с нескрываемой злостью.- С головой меня чуть не выдал.Впрочем, сама виновата. Этот сыщик застал-таки меня врасплох, напугал до полусмерти.

     В банке под тряпицей находился какой-то мутноватый раствор, а в нем плавали два белых шарика с неподвижными зрачками. Это были глаза, извлеченные ею из черепа Олега Стасенкова.

    Госпожа Гончарова еще некоторое время смотрела в эти застывшие неподвижные глаза, как будто раздумывала. Потом, видимо, приняла решение. Она резко поднялась, взяла со стола банку и направилась к двери.

   В зале почти было пусто. Вера сидела за столом, занимаясь с карточкой читателя, ожидающего у стойки, Ксюша затерялась где-то среди стеллажей. Лилия Николаевна с банкой в руке прошла мимо стойки и вышла в библиотечный коридор. Она направилась  по ковровой дорожке к двери, ведущей в главный холл и, когда поравнялась с портретом Лермонтова, дверь распахнулась ей навстречу, и в коридор вошел Владислав Георгиевич. Он заметно растерялся, так неожиданно столкнувшись с госпожой Гончаровой не в самой библиотеке, а в ее преддверии.