Пушкин и его современники - [199]

, не вносил в неё никаких позднейших дополнений, почему в список трудов Люценко не вошла и «Вастола», изданная лишь в 1835 г.

«Вастола», содержание которой заимствовано из «Пентамерона», или «Cunto delli Cunti di Gian Alesio Abbatutis», — сборника неаполитанских народных и детских сказок, но не прямо, а через посредство сокращённого перевода с итальянского, напечатанного в «Bibliothèque Universelle des Romans» 1777 г. (июнь и сентябрь)[1050], — относится к тому периоду литературной деятельности Виланда, когда он, испробовав свои силы в драме и сатире, обратился к сказочному эпосу, взяв за образец французские fabliaux XI—XV вв., обработку которых он завершил «Обероном»[1051], представлявшим собою переходную ступень к новому немецкому романтизму.

Содержание «Вастолы», или, как она называется у Виланда, «Pervonte, oder die Wünsche», состоит в следующем.

В Италии, в Салерно, «в глубокой древности, во дни златаго века», жил король, у которого была красавица дочь, по имени Вастола. Много женихов съезжалось в Салерно со всех концов мира просить руки царевны, но тщетно: она отказывала всем. Около того же города жила одна бедная старуха-мещанка; у неё был сын Перфонтий, парень уродливой наружности, дурак и лентяй. Однажды старуха послала сына в лес за хворостом. Перфонтий, наломав связку, уже собирался идти домой, как увидел трёх красивых девушек, спящих на лужайке под палящими лучами солнца. Перфонтий, чтобы защитить их от жара, осторожно начал делать над ними шатёр из веток, но своим грубым смехом разбудил незнакомок, которые стали благодарить его за заботливость о них и заявили, что они волшебницы. Обещав Перфонтию в награду за его услугу исполнять все его желания, красавицы исчезли. Перфонтий, собрался уходить и, без намерения проверить слова волшебниц, выразил желание, чтобы приготовленная вязанка сама доставила бы его в хижину матери.

Едва сие словцо склеилось, загремело

В Перфонтьевых устах, —

Зашевелилась вдруг, как тело,

Охабка дров в его руках;

Меж лядвий нашему герою

Скользит, вертится и стрелою

Под восхищённым седоком

Летит чрез реки, лес и горы,

Шумит лишь воздух.

Вастола, окружённая блестящею свитою придворных, сидела во дворце у окна в то самое время, как Перфонтий пролетал мимо, и, поражённая его некрасивой наружностью, не могла удержаться, чтобы не назвать его вслух уродом.

«Так я урод, так я повеса, —

прокричал ей Перфонтий:

Сударыня, ты слишком зла.

Ах, как бы я желал, лебёдка белокрыла,

Чтоб пару ты повес подобных мне родила!»

Его желание сбывается, и у Вастолы рождаются две девочки. Король в страшном горе. Проходит семь лет, девочки растут. Между тем один из придворных мудрецов говорит королю, желавшему знать имя виновника его несчастия, что дети по инстинкту могут узнать отца среди тысячи людей. С этой целью для всех подданных устраиваются балы, на одном из которых девочки действительно узнают отца в Перфонтии. Король в страшном гневе сажает его с Вастолою и детьми в бочку и бросает в море. Здесь Вастола припоминает, что она когда-то видела Перфонтия, и узнаёт от него о даре волшебниц. По желанию Перфонтия они получают роскошный корабль, пристают к берегу и помещаются в прекрасном дворце. Перфонтий, по желанию Вастолы, становится красавцем, умником и исполняет все прихоти безрассудной жены. Последняя думает только о своих удовольствиях, обзаводится другом сердца — Клавдием и уезжает в Рим и Венецию на празднества. Выведенный из терпения причудами своей ветреной и чувственной Вастолы, Перфонтий обращается к волшебницам с последней просьбою — возвратить его в то состояние, в каком он был прежде, год тому назад. Волшебницы исполняют его желание, оставив за ним дарованный ему ум. А Вастола, в свою очередь, переносится в Салерно,

Опять отцом своим любима,

Краса Салернского двора,

Где съездам прежняя пора;

Опять девица, и невинной

Слывёт такою ж, как была.

Близнята снова улетают

В воздушную страну, в волшебный мир назад,

Короче — всё пошло опять на старый лад.

Полученный Вастолою урок не проходит, однако, для неё бесследно, заставляя её чувствовать угрызения совести за свою ветреность и повторять с горестью:

«О, бедная Вастола,

И ты в Аркадии была!»

Таково содержание поэмы, не отличающееся замысловатостью фабулы. Относительно перевода должно сказать, что Люценко вообще держался близко к подлиннику, и лишь в двух местах находим отступления от него, принадлежащие перу самого переводчика. Так, рассказывая о полёте Перфонтия на охапке хвороста, он говорит:

Так на Крестовском я недавно

Бумажный видел метеор:

Сей шар от денег вдруг поднялся вверх исправно

И на Елагином далёком острову

К всеобщей радости спустился на траву, —

причём издатель-Пушкин делает примечание: «Это прибавление переводчика от своего лица». Или, описывая наружность Перфонтия, Люценко добавляет от себя, что его герой

Копается в своей претолстой голове,

Какую только лишь в Москве

Или других больших столицах

При древних князех и царицах

Срывала на пирах с поджаренных быков

Железная рука российских дюжаков.

Но Люценко в своём переводе совершенно уничтожил лёгкость немецкого подлинника, придав своим стихам тяжеловатость и грубость, так что стихи вроде следующих попадаются сплошь и рядом: