Пушкин целился в царя - [3]

Двигаемся вместе с Галкиным по его статье: «Двести лет пушкинистики не внесли существенных изменений в эту картину». Ну, конечно, если не считать монографию «Пуговица Пушкина» Витале, которая вкладывает в уста супруги Пушкина в пересказе Дантеса слова: «Я люблю вас, как никогда не любила, но никогда не просите у меня более моего сердца, поскольку остальное мне не принадлежит, я могу быть счастлива, только честно выполняя мои обязанности, пожалейте меня и любите меня всегда, как теперь…» Перед нами чистейшая платоническая любовь двух сердец. Если Витале права, а Галкин отрицает «царственную линию» анонимного пасквиля, то Пушкин сам по старческой глупости и ревности нарвался на пулю. Человек, написавший «энциклопедию русской жизни», оказался недалеким, наивным и глуповатым человеком, как глуповата вся Россия. Спасибо Галкину.

«Но вот на переломе XX и XXI веков, – пугает нас Галкин, – возникла новая генерация самостийных пушкинистов, которые взялись «радовать» публику громкими открытиями». Итак, в псевдодискуссию вводится новый термин: «самостийные пушкинисты». Они естественно противостоят пушкинистам-профессионалам, получившим образование на филфаках МГУ, ЛГУ и филологических отделениях многочисленных педагогических институтов. Их первейшая задача – охранять свою делянку от самостийщиков, такого образования не получивших.

Однако смею утверждать, что Пушкин творил не для кандидатов и докторов филологических наук. Пушкин – достояние всего человечества и особенно русскоязычной его части, поскольку Россия говорит до сих пор в основном на пушкинском языке.

Поточное образование канонизирует мысль, загоняет в жесткие рамки. Молодой студент может внимать и верить как проповедникам своим лучшим преподавателям, таким как Сурат, Абрамович, Непомнящий, излагающим точку зрения своих учителей. Затем, сдавая успешно экзамены и зачеты по лекционному трафарету, не ставя преподавателю каверзных вопросов на семинарах, тиражируется филолог, активно неспособный к исследовательской работе. Способность мыслить самостоятельно у этой плеяды будущих кандидатов и докторов филологических наук полностью атрофируется.

Самостоятельными бывают не только пушкинисты, радующие публику громкими открытиями. Самостийность проявляется и в литературе, и в живописи, и в экономике, философии и даже в астрономии.

Были профессиональными врачами Вересаев, Чехов, Булгаков, Горин. И вдруг стали самостийными литераторами, а некоторые из них даже великими писателями. А зачем нам «Дядя Ваня» или «Мастер и Маргарита»? Ставили бы клистиры, перечные пластыри и примочки своим пациентам.

А текстильный магнат Третьяков стал ни с того ни с сего ценителем живописи. Занимался бы своей бухгалтерией. Еще два купчишки, которые озолотили собрания Эрмитажа и Музея изобразительных искусств, вообще не в свою епархию влезли. Были ведь магистры и доктора искусствоведения, считавшие импрессионизм и постимпрессионизм мазней. И ни одна картина Ван Гога, благодаря им, не была продана при его жизни.

Так что не надо сильно пинать самостийность в науке. Особенно филологам, которые за эту самостийность хватаются, изучают и часто получают научные степени.

Среди самостийных пушкинистов г-н Галкин выделяет мою книгу «Последняя игра Александра Пушкина». Наверное, потому что я академик, хотя всего лишь известный экономист. Эта книга вышла в 2003 году. Спустя два года, была опубликована другая моя книга «Александр Пушкин: загадка ухода», которая по объему вдвое превышает первую. Но Галкин, судя по всему, ее не видел. В чем мое преступление? В книге «прозвучала ключевая идея нынешних неофитов пушкинистики: Пушкин написал анонимный пасквиль сам себе, потому что, движимый ревностью, задумал отомстить царю Николаю I, сделавшему жену Пушкина своей любовницей».

В своих работах я, как «неофит пушкинистики», утверждал: «…Вы никогда не узнаете правды, ибо знавшие ее сделали все возможное, чтобы не удовлетворить любопытство потомков… Факт супружеской измены и основание для ревности для человека, обремененного минимальным интеллектом, – понятия, далеко не тождественные, хотя, конечно, в известном смысле пересекающиеся. Поэтому для понимания психологического состояния Пушкина в последние годы его жизни действительно важным является вопрос: были ли у Пушкина серьезные основания ревновать свою жену к царю?»

Противников «неофитов пушкинистики» можно спросить: если в «дипломе рогоносца» совершенно явно прослеживается царственная линия, то были в окружении Пушкина лица, которые понимали, что прозрачные намеки на роль заместителя Нарышкина вызовут бурную ревность Пушкина? Очевидно, что в дворцовых кругах существовала группировка, верящая в интимную связь императора и жены поэта еще при жизни Пушкина. Наши оппоненты, выставившие на первый раунд диспута с «неофитами» некоего Галкина, вразумительного ответа на этот вопрос дать просто не в состоянии.

Но, кроме некоторой части современников поэта, царственную линию в его судьбе разделял не только я, но такие пушкинисты-ортодоксы как Рейнбот, Казанский, Щеголев, поддержал М.А. Цявловский (в 1926–1927 гг.). В 1963 году Михаил Яшин в журнале «Звезда» № 8 активно поддержал активную роль царя в ухаживании за супругой поэта и в преддуэльной истории, за что был раскритикован в отделе культуры ЦК КПСС. Теперь нет ЦК КПСС, но есть некий орган (не знаю, кем утвержденный), который контролирует официальную пушкинистику.