Пушки заговорили - [34]

- Поручик Плотицын! В штаб дивизии! - кричал Мирный.

Батареи заговорили снова, в бинокль видно было, что снаряды ложились по линии австрийских окопов, однако несколько минут еще пулеметы оттуда строчили по-прежнему, а пули бойко, как град, стучали в накатник блиндажа, ненадежный, наскоро уложенный и слабо присыпанный землей, почему высокий Черепанов, как и его адъютант, пригнулся, насколько мог, не выпуская, впрочем, из рук бинокля.

Командиром первого батальона был подполковник Мышастов - сильно седой и в очках. Человек тоже длинный, он имел нестроевую привычку горбиться, нежно любил свое небольшое семейство и бильярд в офицерском собрании, но Черепанов, как ни силился, не мог представить его теперь там, с ротами своего батальона. На смотрах Мышастов никогда его не подводил - у него в ротах все было в образцовом порядке, а как он сам теперь, сам-то он как? Ведь он в первый раз в бою за всю свою службу!..

Вскакивает вдруг подпоручик Плотицын и к нему, Черепанову, - с рукой у козырька, с подброшенными бровями:

- Начальник дивизии приказал - второй и третий батальоны в атаку, господин полковник!

- Передать командирам батальонов! - зычно кричит Черепанов и зачем-то кладет при этом правую руку на кобуру револьвера, точно готовясь и сам покинуть блиндаж, раз большая часть полка идет в атаку.

Во втором батальоне (его как-то сразу весь представил Черепанов, будто он стоит на лагерном плацу со своим командиром, подполковником Диковым, впереди) больше порядка, чем в третьем, но почему-то кажется Черепанову, что третий батальон, где командиром подполковник Кубарев, отличится в этот день.

Лысый, крутощекий Кубарев, у которого даже бородка имеет запьянцовский вид, всегда бывал хорош во время торжественных обедов в офицерском собрании, когда нужно было говорить тосты и вообще подогревать чувства, и он на "ты" с любым подпоручиком, но почему-то в его батальоне народ казался всегда Черепанову куда более лихим, чем у Дикова, хотя сам Диков - фуражка на затылке, красное лицо с ястребиным носом вздернуто, голос резкий, - и имел очень воинственный вид.

- А почему же не сразу, а? - вдруг обратился к Мирному Черепанов.

- Что "не сразу"? - не понял Мирный.

- Ну "что" - все три батальона... с самого начала... а только один первый?

- Думал - хватит одного, - объяснил адъютант, а Черепанов кивнул бородой кверху и сказал с расстановкой:

- Индюк тоже... думал-думал... взял да издох.

Сам же он в это время усиленно думал, идти ли ему тоже из блиндажа вместе с ближайшим к нему вторым батальоном, или остаться; спросить об этом своего адъютанта он не решался, а прямого приказа об этом пока не получал.

Он мог бы спросить самого начальника дивизии, где ему быть, раз атаку будет вести весь полк, но счел неудобным спрашивать о том, что предполагалось известным ему самому, как командиру отдельной части.

Да и некогда уж было спрашивать: дальше все пошло гораздо быстрее, чем он представлял.

Первый полк и два батальона второго обошли левый фланг австрийских позиций; Черепанов не знал об этом и своему третьему батальону, который вел на окопы противника неосновательный Кубарев, приписал успех этого первого в своей жизни боя.

Когда в розоватом дыму от австрийских снарядов, делавшем все впереди фантастичным, бежали, вопя "ура", тысячи человек его полка, старый, долгобородый полковник не мог уже устоять в своем блиндаже: он выскочил наружу, несмотря на трескотню пулеметов и винтовок.

Все-таки он подлинный хозяин полка, этого отнять у него никто бы не мог, как никто бы не мог убедить его в тот момент, что не он, стоя сзади, ведет в бой свои батальоны. Подняв правый кулак и весь напрягаясь до красноты шеи, он тоже кричал "ура", - он не отделял себя от своих солдат и офицеров, не замечая даже, как многие падали, следил только за тем, как сокращалось расстояние между его людьми и линией австрийских окопов, и вот тогда-то он заметил успех третьего батальона.

И когда рядом с ним вытянулся длинный и тонкий поручик Мирный, только что вышедший из блиндажа, он крикнул ему радостно:

- Каков Кубарев, а! Посмотрите!

На это Мирный отрапортовал, подняв к козырьку руку:

- Господин полковник, получена телефонограмма: подполковник Кубарев убит.

Черепанов вздернул мохнатые брови, вздернул плечи и непроизвольно перекрестился мелким крестом.

Встречный бой двух авангардных отрядов закончился победой дивизии генерала Горбацкого, но маневр его не мог, разумеется, застичь врасплох австрийцев: они отступили, очень искусно прикрываясь рощей, фольварками и складками местности за ними. Хорошо помог им и висевший длинным полотнищем густой белый дым от разрывов русских снарядов. Впереди шли их батареи, за ними пехота форсированным маршем.

Горбацкий не отдал приказа преследовать отступающих; он решил, что его дивизия заслужила отдых, взяв позиции противника и около четырехсот пленных, из которых большинство были чехи.

Он приехал сам осмотреть позиции, которые занял.

Это был толстый, внушительного вида старик, давно уже привыкший в себе не сомневаться, но зато сомневаться во всех своих подчиненных, почему и смотреть на них не иначе как исподлобья, говорить с ними нарочито сиплым голосом и даже когда приходилось "благодарить за службу", то выкрикивать это с такой наигранной интонацией, как будто за благодарностью непременно должно было последовать весьма многозначительное "но".