Пушечная улица, 9 - [6]

Владелец солидной недвижимости и преуспевающий фабрикант превратился в бедняка. «Быстро исчезли белые лошади и карета, с молотка пошла оставленная без «хозяйского глаза» и заброшенная суконная фабрика...» — пишет Кони. Был продан и каменный дом, и до 1844 года Гааз переезжает с квартиры на квартиру.

Он менял квартиры не" по неуживчивости характера — характер у него был ангельский, как свидетельствуют все, кто писал о нем, а исключительно по причине. «стесненных жизненных обстоятельств» и еще, чтобы поближе быть к тем, о ком неустанно заботился.

А уж после 1844 года и проверять нечего! К этому времени стараниями доктора Гааза была сооружена больница «для бесприютных всех званий, без платы» в Малом Казенном переулке (нынешний пер. Мечникова). Гааз поселился в одном из ее флигелей и жил здесь безвыездно до самой смерти.

Сила морального воздействия этого человека на окружающих была поистине безграничной. Известный общественный деятель и публицист Александр Тургенев, вернувшийся после долгих и не по своей воле зарубежных странствий на родину, лечился у давнего друга Гааза. И, невзирая на строго прописанный ему постельный режим («Доктор Гааз положит в постель, закутает во фланель...» — шутили тогда в Москве) и студеную погоду (шел конец 1845 года), каждый день отправлялся к пересыльному замку на Воробьевых горах наделять каторжников деньгами и одеждой, хлопотать об их участи, то есть делать то же, что и лечащий его доктор... Там, на горах, он сильно простудился и умер.

о одном из журналов начала нынешнего века помещена статья памяти Надежды Борисовны Трубецкой. Переведенная на русский язык Л. П. Никифоровым (она написана по-немецки) и изданная за счет московского доктора А. И. Поля, эта рукопись, как сказано в предисловии, «была найдена в куче оставшихся после смерти Гааза книг».

Никифоров перевел ее подзаголовок: «Торопитесь делать добро!» Но на надгробном камне на старом московском Введенском кладбище и на памятнике в переулке Мечникова эти слова звучат чуть по-другому, так, как без малого шесть десятилетий слышала их из уст Гааза вся Москва — ив больничных бараках для бесприютных, и в залах барских особняков: «Спешите делать добро!..» Памятник, кстати, делал знаменитый Николай Андреев — в один год с памятником Гоголю для Арбатской площади. За памятник Гаазу, как сообщала газета «Русский врач», «скульптор II. А. Андреев ничего не взял». Это был его подарок городу, дань памяти «святому доктору».

Память о Федоре Петровиче, прожившем, по выражению А. П. Чехова, «чудесную жизнь», была долгой. Еще в конце двадцатых годов, как свидетельствуют первые советские справочники по Москве, в Сокольниках существовал детский дом имени Гааза. Существовала и водолечебница его имени на Кавказских минеральных водах (в 1809—1810 годах он ездил по Северному Кавказу, открыл и описал целебные источники, вокруг которых и появились всемирно известные курорты).

Под стать духовному облику Гааза и история его единственного прижизненного портрета. Про этот портрет Кони пишет так: «Гаазу было тягостно всякое внимание лично к нему. Поэтому он, несмотря на настойчивые просьбы друзей и знакомых... ни за что не дозволял снять с себя портрета. Сохранившийся чрезвычайно редкий портрет его в профиль нарисован тайно от него художником, которого спрятал за ширму князь Щербатов, усадивший перед собой на долгую беседу ничего не подозревавшего Федора Петровича».

Позже этот портрет работы К. Кунилакиса был издан на почтовой открытке, которая давно уже стала редкостью.

ОПАЛЬНАЯ ВИНЬЕТКА

В 1827 г. Пушкин в лучшей московской типографии Семена выбирает виньетку для титульного листа своих «Цыган».

Альманах библиофила (1929)

Однако же пора вернуться на Пушечную улицу.

Мы покинули ее в то время, когда Пушечный двор был перенесен ради безопасности на берега Красного пруда, а камень его стен употреблен на сооружение Яузского моста. И образовался пустырь, быстро застроенный деревянными домишками, которые в пожар 1812 года поголовно выгорели.

На этот пустырь обратили внимание отцы города. И вот по какому случаю. После завершения войны с Наполеоном Александр I, давший обет возвести храм в честь победы, поручил узнать мнение московского генерал-губернатора о том, какое место полагает он пригодным для такого строительства. И граф Ф. В. Ростопчин 21 февраля 1814 года поделился с крупным сановником А. Д. Балашовым следующими соображениями: «Если... собор Спаса соорудить на площади Петровской, то снять должно театр. Другие же для сего здания ме-ста: 1. ...Пушечный двор. 2. У Красных ворот, где был дом 1атищева, сгоревший и назначенный под площадь».

Итак, отдавая предпочтение одной из центральных осковских площадей, Ростопчин все-таки пытается подвести своего адресата к мысли, что строить надо на свободных местах, не разоряя того значительного, что уже было сделано предшествующими строителями. Мысль здравая, но, увы, и в наше время не всегда принимаемая во внимание...

В городе не обойтись без потерь, беда только, когда рушат без смысла, а еще горше, когда на месте того, что давно стало уже достопримечательностью, возникнет вдруг к нашему горестному изумлению какой-нибудь скороспелый уродец... Но это — разговор долгий и особый.