Пурпур - [2]

Она попробовала объяснить Лиаму, чем притягательны для нее картины Пьеро делла Франческа и Мазаччо, в которых столько правды. Монах ответил, что писать на их восточный манер опасно для души. Но виденное в ватиканских покоях не шло у Анны из головы во все время работы над образом святой Агаты. Теперь картина была почти готова. Золото она очистит от приставших пылинок отрезанной прядью собственных волос, обычный для этого дела беличий хвост не понадобится. За лифом покоится гладко обработанный топаз-кабошон.[2] Всю ночь драгоценный камень ласкал и грел ей кожу, впитывая влагу теплого тела. Он нужен для полировки золота, краска основы должна слегка просвечивать. На столе лежит блестящий волчий клык. Зуб зверя придаст золоту особый блеск, заставит его пламенеть.

Ей много раз снилось, что она пишет образ святой Агаты. Сны стремились воплотиться явью. Она отдаст картину в новую церковь, которую Пий Второй повелел возвести в Корсиньяно. Анна была уверена, что Его Святейшество желал бы видеть в алтаре и Агату среди прочих подвижников.

Картина не давала Анне покоя. Она проводила в мастерской все дни с утра до вечера, только об Агате и помышляя. Какая жизнь! Какая мучительная смерть![3] Завершение работы должно было положить конец этим навязчивым думам. Но и теперь, почти закончив картину, она не успокоилась. Правильно ли выбрана композиция? Верно ли наложены краски? Разумно ли было отказаться от одних деталей и выбрать другие?

Убедившись, что Лиам стоит к ней спиной, Анна расстегнула лиф, достала топаз и занялась полировкой. Удовлетворившись результатом, взяла циркуль, обмакнула острие в разведенную киноварь и попыталась очертить нимб вокруг головы мученицы. Пальцы дрожали, и Анна отложила инструмент. Нимб следует изображать твердой рукой. Линия окружности должна быть четкой и непрерывной, ее нужно начать и завершить единым движением.

Лиам, ее духовный отец, знает молитву на укрепление руки. Он неустанно молится и о том, чтобы Господь указал Папе Римскому и ее Лоренцо дорогу к замку и поместью. Уже почти год, как муж в отъезде. Только короткие весточки приходят с гонцами. От себя посланцы рассказывают, что Его Святейшество и его военный советник Лоренцо всецело заняты будущим устройством Европы.

Думая о муже, она неотступно глядела на небольшой сосуд, в котором темнела жидкая кашица, добытая когда-то из желез морских улиток. Драгоценная слизь предназначалась для окраски папских одеяний и выполнения других его повелений – если таковые воспоследуют. Ни для чего другого. Такой был заключен клятвенный договор. Когда очередной гонец доставил Анне письмо от мужа, в котором сообщалось, что Пий Второй намерен совершить апостольский визит в аббатство Сан-Сальваторе, Анна перенесла драгоценную бутыль из кладовой в мастерскую. Наверняка Его Святейшество и Лоренцо заедут в поместье. Папа Римский благословит Лукрецию. Возможно, ему понадобится и содержимое сосуда.

Анна взяла бутыль в руки и поднесла к свету. Под солнечными лучами светло-серая слизь превращается в пурпур, самую древнюю из всех красок. Если густо смазанную кашицей материю, шерсть или шелк, разложить под солнцем, она сначала приобретет зеленый цвет, потом станет голубой и, наконец, сделавшись пурпурно-красной, останется такой уже навсегда.

…И для выполнения других повелений Его Святейшества, ни для чего другого. Например, для изготовления пурпурных чернил. А ведь мученица Агата тоже святая, и образ ее предназначен для храма Божьего. Так что истратить малую толику пурпура на картину не будет великим грехом, решила она. Папа Римский не слишком разгневается, если даже узнает. Вряд ли пурпур ему дороже, чем память о великомученице.

Отодвинув плошку с обычным красным кадмием, Анна сломала сургучную печать на горлышке бутыли, соскоблила остатки приставшего к отверстию сургуча, слегка обмакнула тонкую кисточку из конского волоса в сосуд и бережно поднесла ее к груди святой Агаты.

Невесть откуда прозвучало ее имя. Она узнала голос Лоренцо. «Анна!» – пронеслось по долине. Она устремилась из дома в сад, окруженный темно-зелеными колоннами кипарисов. Под ними толпились слуги и их дети, привлеченные приближающейся музыкой.

– Viva! Viva! – кричали они.

Охваченная нетерпением, Анна поспешила на звуки флейты. Зов Лоренцо продолжал звенеть в ушах. Добежала до кипарисов, отгораживающих сад от оливковой рощи с южной стороны, и увидела обоих – Лоренцо и Пия Второго – внизу, у реки, среди многочисленной свиты. Вот бы подхватить общие приветственные крики, но нельзя вести себя неподобающим образом. Подняв руку, плавно повела ею из стороны в сторону. Папа Римский восседал в обитом парчой паланкине. Вокруг – кардиналы и гвардейцы. Разноцветье одежд, мулы и лошади с пышными плюмажами. Различив на холме жену, Лоренцо низко склонился, зачерпнул пригоршню песка и посыпал им голову. Желто-красные кусты сиротамиуса создавали изумительный естественный фон для пестрых нарядов. Анна едва сдержалась, чтобы не броситься вслед за ребятней к папскому кортежу, но заставила себя остаться на месте и с величавой учтивостью ожидать посетителей, как и следует хозяйке-баронессе.