Пуля - [7]

— Живы? — раздался голос позади. Это был прапорщик Вяхирев, вместе с десятью бойцами. Они быстро подавили сопротивление чеченцев и даже взяли в плен двоих. Тулин медленно поднялся с земли.

— Мишу убили, а Рафик ранен в живот. Сам не дойдет, надо его отнести, — сказал он, поднимая с земли автоматы Галикберова и Николаева.

Голос Тулина был странным, лишенным интонаций, словно эти слова произнесла машина. Солдаты оторопело смотрели, как Сева на подгибающихся ногах подошел к двум пленным, стоящим на коленях с руками на затылке. Два взрослых мужика, с заросшими лицами с ужасом смотрели на худенькую фигурку в пыльном камуфляже, на мальчишеское лицо с глазами старика. Не сговариваясь, они упали Севе в ноги, бормоча молитву на своем языке.

— Ну, ты крут, Пуля, — произнес один из бойцов, с уважением глядя на Севу. Тулин не ответил, но взгляд, который он бросил на пленных не предвещал ничего хорошего…

Мне снилось, что моя голова — стеклянный аквариум, набитый погремушками. А еще, что этот аквариум трясут все, кому не лень. Весь мир вокруг меня был заполнен какофонией звуков, которые странным образом сочетались с могильной тишиной и холодом.

Мне было холодно, меня тошнило, мне было сыро и как-то неуютно. Даже с перепоя прежде я не испытывал таких ощущений. Правда, пить я не люблю, разум за телом не успевает. Еще меня преследовал странный запах, который ассоциировался с больницей. Запах спирта, лекарств и чего-то еще, такого знакомого и неприятного. Рядом со мной лежало что-то холодное и липкое, которое премерзко воняло, от чего тошнота только усиливалась. Спина совершенно онемела, точно я лежал на льду.

Я открыл глаза. Надо мной был потолок. Самый обычный потолок с мокрыми пятнами, весь в синюшных разводах и с громадными гирляндами паутины. Тусклый свет одинокой лампочки был не в силах развеять темноту. Стены были выкрашены в мерзкий синий цвет. На окне чахнул жалкий фикус. У стены стоял колченогий стол со стеклянными пробирками, блестящими медицинскими инструментами и кипой разных бумаг. В углу находился абсолютно пустой стеклянный шкаф, и только на его нижней полке одиноко скучала здоровенная бутыль с гордо выведенной надписью "спирт". Значит, я все-таки находился в больнице. Только вот палата была какая-то странная. Темная, сырая и больные лежали тихо, словно неживые, и почему-то по двое. Да и кровати подозрительно напоминали столы. Это мне не понравилось. Я повернул голову, чтобы узнать, кто лежит в паре со мной, и едва не скончался на месте.

Моим соседом был самый настоящий труп. Абсолютно голый мужик с изуродованным лицом и культей вместо левой руки. На синей груди красовалась еще более синяя татуировка голой женщины и подпись "Не забуду мать родную". Я попытался приподнять голову. С третьей попытки мне удалось это сделать.

Это была не больница. Это был морг. Покойники вповалку лежали на столах по два, по три. В центре на узком столе, лежал покойник, со вскрытой грудной клеткой. Самым примечательным в этой картине было полное отсутствие головы трупа. Шея выглядела так, будто голову отхватила акула. На животе покойного валялся самый обычный бутерброд с колбасой с откушенным краем. На полу валялась бутылка из-под водки. Я мотнул головой, дабы отыскать своему взору что-то более приятное. Взгляд немедленно наткнулся на листок, прикрепленный к стене. Там каллиграфическим почерком красной тушью был выведено: "Каждый человек по-своему красив изнутри. Копирайт патологоанатом Сидоров." "Смешно, — подумал я — до усрачки."

Я осторожно спустил ноги со стола. Голова болела и, казалось, медленно вращалась вокруг своей оси. Меня тошнило и тянуло проблеваться, но рвотные спазмы вытолкнули из желудка только сгустки зеленоватой желчи, вперемешку со слюной. Я слез со стола и попробовал сделать несколько шагов. Это почти удалось. Я сделал целых два шага, а потом упал на пол, едва не разбив себе нос. Неизвестно почему, мне вдруг стало невероятно смешно. Я хихикнул, но тут же смолк — малейший звук набатом бил по вискам. Собрав в кулак всю волю, я снова поднялся. В глазах плыло и двоилось. Я почувствовал, что мне невероятно холодно и посмотрел на себя. Я был голым, что неудивительно. Местный контингент не щеголял нарядами от Кардена. Кое-кому везло, и его накрывали бурыми от крови, невероятно грязными простынями — вот и весь шик! Мне стало совсем плохо. Я с трудом подошел к двери и потянул на себя, желая выйти наружу. Дверь не поддалась. Я толкнул ее — тот же результат. Дверь была заперта. Я подавил смешок. Можно подумать, что местные жители совершают променады. Запирать морг, на мой взгляд, было бессмысленно.

В другой ситуации, мне стало бы жутко находиться в одной компании с покойниками, но в тот момент мне было все равно. Я устало оперся о стену. Мне хотелось умереть. Сколько я так сидел, не могу сказать. Подняла меня мысль о родителях и сестре. Пошатываясь, я начал обходить столы и осматривать трупы.

Поначалу в голове тупо билась только одна мысль: почему их так много и почему все так жутко выглядят, но сил на отгадку не оставалось. Первым я нашел отца. У него была разбито лицо. В груди было два пулевых ранения. Мать лежала на соседнем столе с пулей в голове. Очень долго я искал сестру, надеясь, что ее все-таки здесь нет. Но мои надежды рухнули. Маленькое тельце лежало в углу, прикрытое простыней. Я хотел заплакать, но слез не было, только ярость. Ярость, слепая и безжалостная, словно отрезвила мою голову. Какое-то время я сидел, тупо уставившись в стену, а потом поднялся и принялся действовать. Мне требовался труп, труп молодого парня моего возраста, чтобы выдать его за меня, желательно безымянный. Раз уж я остался жив, — этим следовало воспользоваться. Часто останавливаясь, хватаясь за столы, я рыскал среди мертвых тел, придирчиво оглядывая трупы. Меня тошнило все сильнее, но я не останавливался, поскольку за окном уже светало. Вскоре я нашел подходящую замену. Молодой парень с травмой головы, лежал в дальнем углу комнаты. То, что он не слишком похож на меня, не слишком беспокоило. Вся моя семья в морге — стало быть, пока никто не предъявил на них никаких прав. Опознавать меня пока будет некому, а там я что-нибудь придумаю.