Пуля для похитителя - [7]

— Что, так дорого? — удивился он.

— Вы в детском магазине или каком–нибудь другом давно были?

Он задумался, а потом рассмеялся.

— Да, очень давно, — признался Александр Николаевич и вытащил из бумажника еще с десяток банкнот.

Я отсчитала столько, сколько истратила, а остальное вернула ему.

— Мы с вами сделаем так, — он протянул мне кредитную карточку, — пользоваться умеете?

Я кивнула.

— Вот и отлично. Я пошел, к ужину постараюсь быть.

Он махнул мне рукой и быстрым шагом направился к машине.

В моей голове промелькнуло: «Разве я тебе жена, что ты мне обещаешь к ужину быть?» Но вслух ничего не сказала.

Мое внутреннее чутье все же подвело меня. Я открыла дверь, по моему разумению, своей комнаты и сразу поняла, что ошиблась. Комната была как две капли воды похожа на мою, только в ней царил не кофейно–молочный цвет, а изумрудно–зеленый. И она принадлежала Консуэле. Это было видно по фотографиям на столике. Их оказалось около десятка, все в красивых рамочках. На них царствовала одна персона — Консуэла Аркадьевна Демидович. Консуэла в купальнике около бассейна, Консуэла за рулем роскошного кабриолета «Мерседес», Консуэла в шикарном бальном платье с бриллиантовой диадемой на голове, Консуэла на лошади, Консуэла там, Консуэла сям. Ничего не скажешь — эффектная женщина. Я немого полюбовалась на нее.

Потом мой взгляд привлекла книга, лежащая на кровати. Я подошла и взяла ее в руки. Фридрих Ницше «Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов». Ничего себе! Слишком серьезная литература для хорошенькой женщины. Я открыла книгу наугад: «Существуют женщины, которые, куда ни посмотришь в них, не имеют нутра, а суть чистые маски. Достоин сожаления человек, который связывается с таким почти призрачным, неизбежно неудовлетворяющим существом, но именно они могут сильнее всего возбудить желание мужчины: он ищет их души — и ищет без конца».

«Можно подумать, что мужчины в женщинах прежде всего ищут душу. Ха–ха! — Про себя ухмыльнулась я. — Знаем мы, что они в них ищут. Если у женщины смотреть больше не на что, то мужчины, может быть, и попытаются заглянуть в ее душу, хотя, думаю, в этом случае они просто пройдут мимо».

Я захлопнула книгу. Помню, когда я пробовала осилить размышления друга Фридриха, они меня в такую депрессию вогнали, что я потом еле в себя пришла. Мне показалось, что их писал человек, у которого серьезные проблемы с психикой, и, самое ужасное: он их осознает и они его сильно беспокоят. У Ницше на каждой странице — преодоление собственного недуга, борьба с самим собой. Мне эта чужая борьба вскоре страшно надоела, и я отложила книгу, так и не дочитав.

Мне стало интересно, сколько успела прочитать Консуэла. Неужели она одолела ее всю?

Я опять сунула свой любопытный нос в книгу, ища закладку. Вместо нее выпала фотография, на которой была Консуэла вместе с каким–то мужчиной. Было похоже, что они, поставив камеру на «автопуск», позируют перед ней в чем мама родила. Фривольность позы, в которой застыла эта сладкая парочка, не оставляла сомнения в том, что они являются любовниками. Странно, но мужчина на фотографии показался мне знакомым. Где–то его я уже видела, но мне вдруг стало стыдно: получалось, что я невольно подсмотрела чужую интимную жизнь, в которую меня никто не приглашал. Я поспешно всунула фотографию обратно в книгу, положила ее на кровать и вышла из помещения.

Придя в свою молочно–кофейную комнату, я достала блокнот, в котором конспектировала ценные указания Консуэлы. Я столько раз их перечитывала, что выучила почти наизусть. Но я все время боялась что–то упустить, о чем–то забыть.

Сегодня была суббота. Нам с Павликом предстояло с утра, сразу после завтрака, отправиться к учительнице музыки, после чего мальчику надлежало в течение двух часов заниматься восточными единоборствами, потом прогулка в парке и напоследок — занятия с тренером в теннисном клубе.

«Бедный мальчик, — вздохнула я, — он так и не заметит, как пройдет его самая беззаботная пора — детство. Хотя, с другой стороны, чем бесцельно по двору слоняться, пусть лучше делом занимается».

Я взглянула на часы: пора будить малыша. Но Павлик уже не спал. Он стрелял из пластмассового автомата в воображаемого противника из–за огромной плюшевой собаки с грустными глазами сенбернара.

— Доброе утро, Павлик! — сказала я бодрым голосом. — Все воюешь? Ты как, держишь оборону против превосходящих сил противника или проводишь наступательную операцию?

— Обстреливаю вражеский десант, — серьезно объяснил мне мальчик и уже с некоторым раздражением в голосе добавил: — Только не говорите мне, пожалуйста, что война — это плохо.

— А что, были прецеденты? — удивилась я.

— Мне Консуэла Аркадьевна постоянно твердит, что стрельба, оружие и война — это ужасно плохо. Только столь неразумные существа, как женщины, могут пороть подобную чушь. А как без оружия можно прогнать врагов и освободить пленных? И можно ли без оружия справиться со злобными пришельцами, которые только и думают, как им завладеть нашей планетой? — с самым серьезным видом заявил мне мальчик.

— Значит, у тебя перед завтраком запланирован подвиг? — с улыбкой спросила я.