Пулковский меридиан - [4]

7

И, видя это, разъяренный враг,

Предполагавший город взять с разбега,

Казалось бы, испытанных стратегов

Призвал на помощь он: Мороз и Мрак.

И те пришли, готовые к победам,

А третий, Голод, шел за ними следом.

8

Он шептуном шнырял из дома в дом,

Ныл нытиком у продуктовой кассы.

А в это время рос ледовой трассы

За метром метр. Велась борьба со льдом.

С опасностью, со смертью пополам

Был доставляем хлеба каждый грамм.

9

И Ладога, как птица пеликан,

Самопожертвования эмблема,

Кормящая птенцов самозабвенно,

Великий город, город-великан,

Питала с материнскою любовью

И перья снега смешивала с кровью.

10

Не зря старушка в булочной одной

Поправила стоявших перед нею:

— Хлеб, милые, не черный. Он ржаной,

Он ладожский, он белого белее.

Святой он. — И молитвенно старушка

Поцеловала черную горбушку.

11

Да, хлеб… Бывало, хоть не подходи,

Дотронуться — и то бывало жутко.

Начнешь его — и съешь без промежутка

Весь целиком. А день-то впереди!..

И все же днем ли, вечером, в ночи ли

Работали, учились и учили.

12

Студент… Огонь он только что раздул.

Старательно распиленный на чурки,

Бросает он в него последний стул.

А сам перед игрушечной печуркой,

На корточках (пусть пламя припечет),

Готовит он очередной зачет.

13

Старик профессор… В клетчатом платке

Поверх академической ермолки,

Насквозь промерзший, с муфтой на шнурке,

С кастрюльками в клеенчатой кошелке.

Ему бомбежка путь пересечет,

Но примет у студента он зачет…

14

Тяжелый пласт осенней темноты

Так угнетал порой невыносимо,

Что были двадцать граммов керосина

Желанней, чем в степи глоток воды.

О, только бы коптилка не погасла!..

Едва горит соляровое масло.

15

И все же не погас он у меня,

Сосущий масло марлевый канатик,

Мерцающее семечко огня.

Так светит иногда светляк-фанатик

И чувствует, что он по мере сил

Листок событий все же озарил.

18

Я знаю, что в грозовой этой чаще

Другим удастся осветить крупней

Весь этот год, вплоть до его корней.

Но и светляк был точкою светящей,

И он в бореньях тьмы не изнемог.

Он бодрствовал. Он сделал все, что мог.

17

И Муза, на сияние лампадки

Притянутая нитью лучевой,

Являлась ночью, под сирены вой,

В исхлестанной ветрами плащ-палатке,

С блистанием волос под капюшоном,

С рукой, карандашом вооруженной.

18

Она шептала пишущим: «Дружок,

Не бойся, я с тобой перезимую».

Чтобы согреть симфонию Седьмую,

Дыханьем раздувала очажок.

И головешка с нежностью веселой,

Как флейточка, высвистывала соло.

19

Любитель музыки! Пожалуй, в ней ты

Увидел бы, в игре ее тонов,

И впрямь порханье светлых клапанов

По угольному туловищу флейты,

И то, как, вмиг ее воспламеня,

По ней перебегает трель огня.

20

С электролампой, в световом овале,

Входила Муза в номерной завод

Под сумрачный, оледенелый свод, —

Там Стойкостью ее именовали…

И цех, где было пусто, как в соборе,

Вновь оживал. Все снова были в сборе.

21

Все нити и лучи сходились к ней,

От одиночных маленьких сияньиц

До величавых заводских огней,

Бросавших блики на снарядов глянец,

И каждый отблеск радовал сердца

И производственника и бойца.

22

Бывало, Муза днем, в хлороз седой,

Противовесом черной силе вражьей,

Орудовкой, в берете со звездой,

Стояла у Канавки у Лебяжьей

И мановеньем варежки пунцовой

Порядок утверждала образцовый.

23

В апреле Муза скалывала лед.

Ей было трудно. Из-под зимней шапки

Росинками блестит, бывало, пот.

Ей в руки бы подснежников охапки…

Но даже в старом ватнике — она

Была все та же юная Весна.

24

Стремительна, прекрасна и строга.

Крылатая!.. И рядом с Музой каждый

И чувствовал и думал не однажды:

«Чтобы вернее сокрушить врага,

Я все отдам, и даже бытие,

О Ленинград, сокровище мое!»

25

Всегда, везде, в обличии любом,

К любому причисляема отряду,

Она была любовью к Ленинграду

И верою в победу над врагом,

Надеждою… Всего не перечесть:

Такой она была. Была и есть!

Глава пятая Снова лето

1

В одиннадцать часов еще светло.

Еще на западе, не улетая,

Лежит заката алое крыло,

И даже полночь будет золотая.

Она уже в движенье привела

Аэростатов легкие тела.

2

Луну, с ее лебяжьим опереньем,

Зеркально опрокинула в Неву.

И соловей поет в кистях сирени:

«Я счастлив, счастлив, я жив-жив, живу!»

В самозабвении, без тени страха,

Выводит трели маленькая птаха.

3

Вверху рычат германские моторы:

«Мы фюр-рера покор-рные р-рабы,

Мы превращаем гор-рода в гр-робы.

Мы — смерть. Тебя уже не будет скор-ро».

А соловей свое: «Я тут, я тут,

Я жив, меня отсюда не сметут…»

4

Какой сегодня жаркий, жаркий день!

С какою быстротой созрело лето!

Еще немного — и ночная темь

Начнет от круглосуточного света

Неумолимо отрезать в пути

Сначала ломтики, потом ломти.

5

С восьми утра до часу или двух

Под деревом работаю, пишу там.

Подобием мельчайших парашютов

В саду летает тополиный пух.

Мгновение — и воздух рассекло

Пикирующей ласточки крыло.

6

Ее сынок, а может быть, и дочка,

Топорща крылышки, глядит на мать.

Птенцу и страх как хочется летать —

И страшно оторваться от кусточка.

Он смотрит на верхушки тополей,

А мать ему: «Смелей, дитя, смелей!»

7

Под деревом еще один птенец,

Ручонкою держась за край коляски,

Колеблется… Решился наконец.

Он делает шажок, не без опаски,

От мамы ни на шаг не отходя,

А та ему: «Смелей, смелей, дитя!»

8

Как много птиц и маленьких детей

Опять щебечет в гнездах Ленинграда!

О детский мир, цвети и не скудей