Пугалки для барышень. Не для хороших девочек - [55]

Но среди американских пенсионеров, вступивших на борт, чтобы вполне насладиться привилегиями, которые они заработали честным трудом на протяжении всей жизни в семейном бизнесе по производству ковров-резины-пластмассы-сорока-четырехфутовых кемперов, ни один из этих видов деятельности не пользуется такой популярностью, как тот, в котором я специализируюсь, а именно — жалобы. Некоторые могут мне возразить, что принятие пищи — занятие еще более популярное, чем жалобы. Но мне трудно представить себе еду как самостоятельный вид деятельности: на корабле пассажиры все время, пока не спят, испытывают такую же ежеминутную неконтролируемую потребность в еде, как, например, в моргании.

Будучи пассажиром, во время круиза вы можете три раза в день занимать свое место в Изумрудной столовой и заказывать все что угодно из меню. Вы можете заказать все меню целиком. А поскольку еда включена в общую стоимость круиза, как раз это вам и остается делать. Вы заказываете шесть разных блюд и уминаете по два куска с каждого, оставляя место, конечно же, для десерта, который наш пироман, он же шеф-повар, подает в виде фламбе. Если вы пропустите один из приемов пищи или вам вдруг захочется есть, вы можете в любое время подкрепиться в пиццерии или перекусить в кондитерской. А если вы окажетесь на палубе пересекающего океан лайнера глубокой ночью, вам может посчастливиться увидеть, как корабль облегчается при лунном свете: мощнейший поток недоеденной пищи смешивается с таким же огромным количеством человеческого дерьма, погружаясь в волны расползающейся массой.

Целый год я с честью носила свой бутылочно-зеленый мундир. А потом еще один год. Каждый заход в порт какого-нибудь приморского города на заре или спуск паруса по вечерам оставался у меня в памяти в виде воспоминания размером с почтовую открытку. За плавно изогнутой администраторской стойкой я экспромтом отвечала на жалобы по поводу отвратительного состояния туалетов в странах, раздираемых войной, или плохой работы межпалубного лифта, который приходится ждать неприемлемо долго. Я усмиряла негодующих пассажирок, в ходе экскурсии по побережью узнавших, что не каждый лавочник на планете в состоянии предоставить им сдачу в американских долларах. Иногда мне разрешали присоединиться к экскурсии якобы в качестве гида-переводчика, но на самом деле в качестве пастушки для моих седовласых, растерянно блеющих подопечных.

Я с трудом выносила свою британскую контролершу с вечно недовольно поджатыми губами (родители наградили ее именем Натарша с дополнительным эр, вероятно, чтобы сразу было видно, какая она надоедливая дура), которая однажды впихнула меня в свой кабинет размером со стенной шкаф, чтобы отчитать за то, что я завязываю резинкой мешочки с мелочью, которую мы сдавали в конце дня, в три оборота, а не в два. Именно Натарша имела обыкновение проверять, с собой ли у меня карточка с заповедями. В любой момент она могла мне велеть вынуть ее и зачитать, например, заповедь номер шесть: «Я ношу элегантную, удобную и начищенную обувь на каблуке и никогда не расстаюсь со своим бейджиком»; или номер восемь: «Я отвечаю на телефонные звонки с улыбкой в голосе». Это она подала официальную докладную в дирекцию, когда поймала меня без заповедей в кармане. А как насчет Корабля Любви? Ха! Старая поговорка не врет: если человек отправился в круиз, у него или ожирение, или медовый месяц, или заслуженная пенсия. Целых два года мои романтические приключения не заходили дальше доброжелательного наблюдения за бурным танго Бет и Октавио и дружбы с оттенком легкого флирта с крупье в корабельном казино. Гарри родился в Аделаиде, он рассказывал такие неприличные анекдоты, которые можно подхватить только в австралийском баре, а за бильярдным столом всегда разбивал меня наголову. Мы заработали по выговору, когда нас застали после полуночи в пассажирской зоне палубного бассейна с подогревом. У меня это был второй выговор, а у Гарри уже третий.

— По стаканчику на дорожку? — спросил он, указывая большим пальцем на дверь своей каюты. На следующее утро ему предстояло вернуться домой безработным.

— Спасибо за предложение, Газ, но «я с радостью посмотрю, что могу для вас сделать».

Когда мои два года плаваний превратились в два с половиной, в Северном полушарии настало лето, и наш теплоход плыл, как огромный белый отель Монополии, вдоль сверкающих бриллиантовой россыпью берегов Аляски. И пока он протискивался сквозь плотные скопления архипелагов и лавировал в извилистых протоках среди скаливших нежно-голубые зубы ледников, и пассажиров, и помощницу администратора Рози Литтл ожидало новое развлечение.

Рассел был старше меня — достаточно, чтобы я почувствовала себя моложе, но не намного выше. Он поднялся к нам на борт в качестве декламатора, чтобы в течение одного сезона проводить ежедневные чтения в холле на верхней палубе и заодно лишать меня душевного равновесия пристальным, дразнящим взглядом своих зелено-карих глаз.

— Рози и Рассел. О, как мило! — сказала Бет, когда я поведала ей о волнении, которое почувствовала в тот день, когда мне выпала честь показать ему корабль, после чего я осталась в заднем ряду холла и слушала, как он читает со своим жестким шотландским акцентом цикл нежных стихотворений о полете птиц и разбитом сердце.