Пучина - [3]

Боровцов. Плохо. Значит, вы моему зятю не компания.

Кисельников. Это все равно, мы с ним с детства друзья.

Переярков. Вы кончалой?

Погуляев. Да, то есть я кончил курс.

Переярков. Ну, я про то-то и спрашиваю. Из разночинцев?

Погуляев. Из разночинцев.

Переярков. Из мещан или из приказных детей?

Погуляев. Мой отец был учитель.

Переярков. Ну, все одно что из приказных. Теперь разночинцам дорога, кто кончит в университете.

Турунтаев. Вы в военную! Через полгода офицер, дворянин, значит; вы грамотей, так, пожалуй, казначеем сделают; послужите, роту дадут; наживите денег да крестьян купите – свои рабы будут. Вы ведь не из дворян, так это вам лестно.

Переярков. Хорошо и в штатскую. Я до титулярного-то двадцать пять лет служил, а вас, гляди, года через четыре произведут.

Погуляев. Я не думаю служить.

Переярков. Не одобряю.

Погуляев. В учителя хочу.

Переярков. Ребятишек сечь? Дело! Та же служба. Только как вы характером? Строгость имеете ли?

Турунтаев. Пороть их, канальев! Вы как будете: по субботам или как вздумается, дня положенного не будет? Ведь методы воспитания разные. Нас, бывало, все по субботам.

Погуляев. Уж я, право, не знаю.

Турунтаев. Нет, вы не годитесь в учителя, и в военную не годитесь – я по глазам вижу. Вы лучше в штатскую.

Кисельников. Погулять бы теперь.

Боровцов. Нет, уж мы, брат, нагулялись. Гуляйте вот с женой, с дочерью, а мы пойдем посидим, отдохнем.

Боровцов, Переярков и Турунтаев уходят.

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

Боровцова, Глафира, Погуляев и Кисельников.

Боровцова. Куда еще гулять! Я уж и так ноги отходила.

Кисельников. Сядьте, маменька, тут вот на скамеечку, мы подле вас будем.

Погуляев(Глафире). Вы очень любите своего жениха?

Глафира молчит.

Что же вы мне не отвечаете?

Боровцова. А ты скажи: «Столько, мол, люблю, сколько мне следовает».

Глафира. Как же я могу про свои чувства говорить посторонним! Я могу их выражать только для одного своего жениха.

Кисельников. Какова скромность!

Боровцова. Вы про любовь-то напрасно. Она этого ничего понимать не может, потому что было мое такое воспитание.

Погуляев. А как же замуж выходить без любви? Разве можно?

Боровцова. Так как было согласие мое и родителя ее, вот и выходит.

Погуляев. Вы чем изволите заниматься?

Глафира. Вы, может быть, это в насмешку спрашиваете?

Погуляев. Как же я смею в насмешку?

Боровцова. Нынче всё больше стараются, как на смех поднять. Хоть не говори ни с кем.

Глафира. Обыкновенно чем барышни занимаются. Я вышиваньем занимаюсь.

Погуляев. Что ж вы вышиваете?

Глафира. Что на узоре нарисовано: два голубя.

Погуляев. А еще чем? Неужели только одним вышиваньем?

Глафира. Маменька, что же мне еще ему говорить?

Кисельников. Ну что ты пристал! Этак, конечно, сконфузить можно.

Погуляев. Я и не думал конфузить, я сам всегда конфужусь.

Глафира. Вы к нам будете с Кирилой Филиппычем приходить или так только?

Погуляев. Если позволите.

Кисельников. Придем непременно, завтра же.

Глафира. Мы будем в фанты играть.

Боровцова. Да, приходите с девушками поиграть, а то у нас молодых-то парней мало; молодцов зовем, так те при хозяевах-то не смеют.

Погуляев. Да я в фанты играть не умею.

Глафира. Мы выучим. В фантах можно с девушками целоваться.

Боровцова. Да, у нас запросто.

Кисельников. Ты только побывай раз, потом сам проситься будешь. Ты что ни говори, лучше этих тихих, семейных удовольствий ничего быть не может.

Погуляев. Ну нет, есть кой-что и лучше этого.

Боровцова. Это танцы-то, что ли? Так ну их! Муж терпеть не может.

Глафира. Теперь я вас не буду бояться, потому что вы будете к нам вхожи в дом; а то я думала, что вы так только, посмеяться хотите. Я думала, что вы гордые.

Погуляев. Отчего же вы так думали?

Глафира. Ученые все гордые. Вот у нас рядом студент живет, так ни с кем из соседей не знаком и никому не кланяется.

Погуляев. Должно быть, у него занятий много, времени нет для знакомств.

Кисельников. Нет, так дикарь какой-то.

Глафира. Как времени не быть! Ведь с портнихами знаком же, к ним ходит часто. Его спрашивали, отчего он не хочет с хорошими барышнями познакомиться?

Погуляев. Что же он?

Глафира. «Они, говорит, глупы очень, мне с ними скучно». И выходит, что он – невежа и гордый.

Погуляев. Ну, конечно, невежа.

Боровцова. Да ты сам-то, батюшка, не таков ли?

Кисельников. Нет, маменька, что вы!

Боровцова. Ох, трудно вам верить-то!

Кисельников. Какая простота! Какая невинность!

Боровцова. Ну пойдем, Глаша!

Глафира. Пойдемте, маменька.

Кисельников(подходя к Боровцовой). Прощайте, маменька. Я к вам завтра часов с пяти.

Глафира(Погуляеву). Прощайте. Приходите завтра, не обманите. (Тихо.) У меня есть подруга, очень хороша собой, у ней теперь никого нет в предмете, я вас завтра познакомлю, только чтобы секрет. Вы смелей, не конфузьтесь. (Отходит к Боровцовой.)

Боровцова. Ты и приятеля-то приводи.

Кисельников. Хорошо, маменька, придем вместе.

Боровцова и Глафира уходят.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Кисельников и Погуляев.

Кисельников. Ну, что скажешь?

Погуляев. Ха, ха, ха! да это черт знает что такое! Это – безобразие в высшей степени!

Кисельников. Это тебе потому кажется безобразием, что ты совсем отвык от семейной жизни.

Погуляев. Да какая ж это семейная жизнь? Это – невежество и больше ничего.