Публицисты 1860-х годов - [30]

Правда, в статье «Посмотрим!» в сентябрьской книжке «Русского слова» за 1865 год (в это время назревал конфликт между Писаревым и Благосветловым) Писарев внес некоторые коррективы к приведенному выше письму. «Я действительно многим обязан Благосветлову в моем развитии, но я никогда не говорил, что Благосветлов первый познакомил меня с теми идеями, которые я теперь провожу и защищаю в «Русском слове», — говорит здесь Писарев и продолжает: «Редактор обыкновенно берет к себе в сотрудники таких людей, в которых уже зашевелилась работа мысли и в которых эта работа представляет хоть что-нибудь родственное, хоть какую-нибудь точку соприкосновения с главными идеями редактируемого журнала. Именно так случилось и со мною». И тем не менее и в статье «Посмотрим!» Писарев ни в коей мере не отрицает огромной роли Благосветлова в том «превращении» его в революционно-демократического критика, которое произошло в 1861–1862 годах. Говоря о письме матери, опубликованном в «Современнике», он свидетельствует: «Все показания этого письма совершенно верны…» Именно Благосветлов, по свидетельству Писарева, помог молодому критику «Русского слова» понять, что «литература — великая общественная сила, которая начинает развращать общество с той самой минуты, как только она перестает двигать его вперед». Благосветлов помог Писареву постигнуть всю меру гражданской ответственности литератора перед обществом. Своим влиянием он навсегда «застраховал меня от бесцветного либерализма… — говорит Писарев, — и теперь я смотрю на дело писателя, как на серьезную общественную обязанность. Таким образом, Благосветлов сделал для меня очень много».

Вот эта черта — неподкупной честности и последовательности в убеждениях, эта мера гражданской ответственности писателя, которую Благосветлов стремился передать своему молодому другу, составляла нравственную основу деятельности руководителя «Русского слова». «У нас есть старинный предрассудок — считать человека честным, если он не берет взятки или не дает пощечин своим крепостным, — говорит он в письме Мордовцеву 12 декабря 1861 года. — Честный человек тот, кто честен в своем мнении, чист в убеждении и прав в деле мысли». Благосветлов исповедовал своеобразный культ гражданской честности, ее он ставил на первое место среди прочих человеческих добродетелей, и отнюдь не фразой звучали вот эти его строки в письме к Мордовцеву: «Да отсохнет мой язык, если я стану говорить против того, в чем искренне убежден; а мнения свои я привык выражать откровенно…»

И конечно же, не только уважение к человеческим убеждениям, но и чистоту этих убеждений, само направление их стремился передать Благосветлов сотрудникам «Русского слова». «Мне предстоит возвратить совесть и честь не одному изданию, но и самой редакции…» — писал он Мордовцеву 4 августа 1860 года, то есть в самом начале своей редакторской деятельности.

Переписка Благосветлова с Мордовцевым времен 1860–1862 годов помогает понять суть той гражданской программы, на которой Благосветлов стремился сплотить сотрудников. «Признаюсь Вам, — пишет он 4 марта 1861 года, — я никогда не понимал науку для науки, искусство для искусства. Но для меня понятны усилия ума и сердца, направленные к общему народному делу». Такова основа положительной программы Благосветлова в отношении науки, литературы и журналистики: дело народа и жизнь народа — тех «шестидесяти миллионов грязных тулупов и лаптей», освобождению которых от угнетения и нищеты любой граждански честный человек должен посвятить свою жизнь.

Он всячески поддерживает Д. Мордовцева в его пристальном внимании к жизни и истории угнетенного крестьянства и безоговорочно встает на его сторону в споре с историком Костомаровым, который высмеял Мордовцева за то, что в своем исследовании «О крестьянах Юго-западной Руси XVII века» тот был излишне пристрастен к «хлопам». Поименовав «хлопов» неграми, Благосветлов писал Мордовцеву 27 июня 1861 года: «Вы совершенно правы, более, чем правы, — Вы становитесь на такую почву, с какой трудно сбить современного мыслителя не только Ник[олаю] Ивановичу] (Костомарову. — Ф. К .), но всем всероссийским пушкам. Если не ошибаюсь, наш век вытянет за уши демократический принцип и проведет его в жизнь так или иначе. Факты, стремления и борьба — все за него… Но эта идея слишком нова для нас, и потому Катковы, Краевские и весь Гостиный двор нашей литературы относятся к ней чем-то вроде тех средневековых ученых, которые не могли без дурацкого колпака и докторской рясы войти в аудиторию и показаться людям. Ник[олай] Ив[анович] перенял их ухватки. Совершенно согласен с Вами, что он шутит неосторожно, что он Шутит огнем над своим париком… Я могу ошибаться, увлекаться, но не потворствовать ученой придури, тем паче неприличным шуткам с народом…»

«Демократический принцип» означает для Благосветлова прежде всего яростное отрицание всего того, что стоит на пути к счастью и благоденствию крестьянства. Письма его к Мордовцеву полны гневных, неистовых филиппик в адрес самодержавно-крепостнической действительности. Он видит в отечественной истории «одну живую сторону — отрицание…». «…Желчность моя иногда брызжет горечью против всякого желания с моей стороны, — пашет он в марте 1861 года. — Такова уже обстановка жизни: надо иметь чугунные нервы и сердце-тряпку, чтоб сохранить то внутреннее спокойствие, которое я желал бы иметь»