Публицист "крайних убеждений" - [9]

Хотя Суворин много внимания уделял книгоизданию, но главным его занятием оставалось сотрудничество в "С. -Петербургских ведомостях". Газете (как и Суворину, ведущему ее публицисту) приходилось тогда трудно - она подвергалась критике слева (со стороны демократически настроенных журналистов) и нападкам справа (из правительственного лагеря).

Мнение радикальных критиков сформулировал Г.З.Елисеев:

"г. Корш не понял того, что в обществе, которое едва только начинает слагаться, журналистика должна высоко нести свое знамя. Она не должна поддаваться ни на какие компромиссы, постоянно выставлять перед обществом свои высокие идеалы, как зеркало, во всей их неприкосновенности, и ни для кого и ни для чего не смягчать суровости моральных принципов общественной деятельности".

По его словам, газета никогда не придерживалась этого положения и мирилась "с разными несообразными явлениями, благословляя все направо и налево" [56]. Перманентное отступничество стало ее характерной чертой. Что же касается правительства, то оно, не вступая ни в какие дискуссии, пренебрегая существующими законами, сделало все возможное, чтобы досрочно отобрать у Корша аренду "С. -Петербургских ведомостей".

Еще в 1870 гр. Д.А.Толстой, в те годы обер-прокурор Синода и министр народного просвещения, выступая на заседании Совета Главного управления по делам печати, заявлял, что нельзя терпеть такого положения, когда в газете, издающейся от имени Академии наук,

"приютились различные темные литературные личности, и она отличается антинациональным и нередко даже антиправительственным направлением. Ложь, клевета, гаерство и глумление суть излюбленные орудия фельетонистов этой газеты. Суворин, Буренин и другие топчут в грязь лучших наших литературных деятелей. Симпатии свои к врагам России полякующая клика, притаившаяся в этой газете, почти не скрывает, и одно имя Каткова, которого они обвиняют в узком квасном фанатичном патриотизме, приводит сотрудников "С. -Петербургских ведомостей" в крайнее раздражение".

В данном случае поводом для цензурных придирок послужил фельетон Суворина о выставке исторических портретов (1870. No 74), в котором, по заявлению гр. Толстого, проскальзывала мысль о том, что "люди неблагородные почище всех аристократов" [57].

Но и до этого случая цензура не раз обращала внимание на его фельетоны. В одном из них шла речь о порядках, установленных остзейскими баронами в Прибалтийском крае (1866. No 252), в другом говорилось о диких нравах, царящих в стране и приводящих в ужас европейцев, например, когда им становилось известно, что в России "распечатывают и читают письма" (Вестник Европы. 1870. No 9). Ничего подрывающего основы строя в этих высказываниях, конечно, не было, поэтому и реакция на них была сравнительно спокойной. В первом случае Петербургский цензурный комитет решил "не возбуждать судебного преследования за неимением достаточных оснований к тому", во втором Совет Главного управления по делам печати решил отнестись "с снисхождением и не принимать против единичного появления их [т.е. непозволительных выпадов. - Е.Д.] каких-либо административных мер" [58]. Но определенное мнение о Суворине, и не в его пользу, у властей к началу 70-х годов, безусловно, сложилось. Во всяком случае, сочувствующий ему А.В.Никитенко зафиксировал в дневнике 3 ноября 1872 попытку цензурного ведомства отлучить Суворина от журналистики: "Цензура такие сделала на него [т.е. Суворина. - Е.Д.] натиски, что он должен был прекратить свою литературную деятельность по этой части. Итак, эта почти единственная живая струя в газете иссякла от дуновения холодной цензурной бури" [59]. Правда, страхи тогда оказались несколько преувеличенными, вскоре фельетоны Незнакомца вновь появились на газетных полосах.

Трагический для "С. -Петербургских ведомостей" оборот дело приняло в тот момент, когда газетой заинтересовались издатели "Московских ведомостей" М.Н.Катков и П.М.Леонтьев. Используя свои связи с всесильным Д.А.Толстым, они через него добились представления в Государственный Совет предложения о передаче упомянутой газеты в министерство народного просвещения [60].

Толстой разрешил Коршу редактировать газету только до 1 января 1875. Возможность продолжения аренды оговаривалась правом министра утверждать редактора газеты. Коршу ничего не оставалось делать, как досрочно отказаться от "С. -Петербургских ведомостей". В качестве правительственного чиновника за процессом перехода аренды наблюдал служивший у Толстого литератор Б. М. Маркович, имевший звание камергера и чин действительного статского советника. Вместо того, чтобы передать аренду в руки заваривших всю эту историю лиц, он за взятку уступил ее владельцу банкирской конторы Ф.П.Баймакову, помещавшему в свое время в этой газете биржевые отчеты. По мнению современников, Баймаков соблазнился возможностью получения казенных и частных объявлений. К тому же он рассчитывал, что прежние сотрудники "С. -Петербургских ведомостей" останутся в газете. Однако случилось непредвиденное: все они, за исключением А.А.Скальковского, заявили о своем уходе.