Птицы летают без компаса. В небе дорог много - [18]

— Нам надо срочно ехать, — добавил я.

— Поезжайте, а там на месте и зарегистрируетесь. Такие учреждения, как наше, в любом городе есть, — посоветовала женщина.

— Понимаете, нам тогда проездные документы не дадут, — пояснил я.

— А откуда у нас такие деньги? Сделайте нам исключение, пожалуйста, — вежливо добавила Аля.

— Куда от вас денешься? — смягчилась заведующая загсом. — Муж у меня тоже военным был.

Женщина надела очки и сразу стала строгой, а у Али лицо побледнело. У нас стояли штемпеля: у Али в новеньком паспорте, у меня в новеньком офицерском удостоверении личности.

— Будьте счастливы, дети! Честно служите Родине и друг другу! — торжественно благословила нас заведующая и подала нам брачное свидетельство с гербом Советского Союза.

Мы, крепко взявшись за руки, пошли к Але домой. У меня было такое состояние, когда все на свете нравится — и люди, которые шли навстречу с дружескими улыбками, и глазастые дома, поднявшиеся до самых облаков, и воробьиное племя, шумевшее на деревьях. Мне было радостно оттого, что рядом со мной шел человек, который, со всей очевидностью понимая предстоящие трудности, готов ехать со мной «хоть за море-океан». Шли мы медленно, нам хотелось продлить эту невесомость.

— От смеха перевернуться можно! — вдруг сказала Аля, разглядывая брачное свидетельство. — Вышла прогуляться и одновременно — замуж. В этом есть что-то мифическое. Даже в книгах такое не встречала. И что удивительно, Сережа, я захватила с собой паспорт, который никогда не брала. Почему так? — спросила она, протяжно вздохнула, улыбнулась и сникшим голосом добавила: — Маму сейчас обрадуем…

— Боишься?

— Поздно уже бояться.

И только сейчас я понял: Аля ведь совсем девчонка и этот смелый поступок в ее жизни, может быть, самый первый.

Я никогда не видел ее матери, но почему-то представил, как выйдет нам навстречу эдакая толстая женщина, и обязательно в махровом боксерском халате, и сердито скажет: «Ты что, Аля, замуж вышла? За этого дурака? Не смеши людей… Вообрази, что получилось бы, если бы он тебя не встретил на вокзале?»

«А что бы было? Что было?» — стучало в мозгу.

Но мать ее оказалась худенькой и очень простой и доброй на вид женщиной. Когда Аля показала ей брачное свидетельство, она испуганно всплеснула руками и ее ласковые глаза потускнели и наполнились слезой:

— Что же это вы, не могли все по-людски сделать? Свадьбу сыграть, к отъезду приготовиться. Война, что ли? Бомбят вас? Скомкали все. Не по-людски, не по-людски это.

— Не хотим мы с Сережей шумной свадьбы. Без нее лучше, — весело затараторила Аля. — Не обижайся, мамочка, все хорошо будет. — Она поцеловала ее в щеку, а потом подбежала ко мне и крепко обняла за шею, не таясь и не стесняясь.

— Дай бог, дай бог, чтобы все было хорошо, — говорила мать, искоса поглядывая на меня.

А я молчал. Муж объелся груш.

— Ой-ё-ё, и молодежь нынче пошла, все им нипочем, все у них должно быть иначе, — причитала мать.

Она суетилась, бегала из комнаты в комнату до тех пор, пока не пришел муж, подполковник Васильев.

— Хватит тебе, Ирина Сергеевна, — спокойно сказал Петр Иванович. — Вспомни лучше тот день, когда мы с тобой поженились. Аэродром наш фашисты бомбили. Ты, невеста, под огнем пушки у самолетов заряжала, а я, жених, мотор у «лавочкина» менял. И сейчас такая же молодежь, только время другое.

Мать сразу умолкла, притихла, ее лицо снова засветилось такой же доброй и ласковой улыбкой, как и у дочери. Она, застелив стол белой, накрахмаленной до сахарного хруста скатертью, стала готовить праздничный ужин. Замелькали в ее немного дрожащих руках фарфоровые тарелки. Одна тарелка вдруг упала на пол и разлетелась вдребезги.

— На счастье! — торжественно воскликнула мать.

Мне показалось, что она нарочно толкнула тарелку на пол. Таков у русских людей обычай, который стал традицией.

— Любите, детки, друг друга. Только тогда человек чувствует себя человеком, когда умеет по-настоящему любить, — напутствовала она.

— Понятно, мамочка, понятно, — покорно соглашалась Аля.

— Ох, ничего вам еще не понятно.

— Думаешь, ты одна любить умеешь, — хитровато вставил Петр Иванович. — Посмотри на них повнимательнее: они уже взрослые!

Позже я узнал, что мать и отец Али во время Великой Отечественной войны были авиационными специалистами: он — механик самолета, она — механик по вооружению.

Через день мы с Алей уехали к месту назначения. Ход, конечно, я сделал не новый, но поступил так, как положено поступать мужчине и человеку.

Пачку «Казбека» я так и не вернул Потанину. Закрутился, завертелся…

Жили на западе. Хорошо, дружно жили. Вскоре родился сын. Назвали его Олежкой. Рос сын, рос и отец. Леталось мне тоже неплохо. Однажды Олежка взял из шкафа мой старый учебник по аэродинамике, вытащил оттуда фотокарточку Елены Александровны и измалевал ее чернилами. Я не ругал сына за это. Он ведь совсем еще маленький и ничего не смыслил в жизни. Да и зачем мне эта фотокарточка? Ушла из памяти Елена Александровна, вместе с сержантом ушла…

Гора с горой не сходится, а человек…

— Меня, поди, твоя Аля и не помнит совсем, — заметил Потанин. — К подполковнику Васильеву я часто забегал, учебники по материальной части давал он мне, консультировал. С Петром Ивановичем мы раньше были знакомы, в Киевском округе служили, в одной части, до училища еще. А ты в Крыму где-то служил? На Дальний Восток сам попросился или направили? — спросил он, глядя в упор.